Мишель Декер - Клод Моне

Рассказывают, что Наполеон III, посетивший Салон, остановился перед полотнами Труайона.

— Что-то я ничего здесь не понимаю, — сказал он. — Но это не страшно, потому что я, кажется, дурно разбираюсь в живописи…

Несмотря на нелестный отзыв императора, картины Труайона продавались по шесть тысяч франков!

Именно Буден посоветовал Моне:

— Когда будешь в Париже, поступи в ученики к Труайону — конечно, если сможешь и если захочешь. Он живет у заставы Рошешуар, там, где проходит дозорный путь. Я его знаю, он человек добродушный и добросовестный. Мы познакомились, когда он приезжал сюда писать не то «Ухаб», не то «Долину Тук»…

И вот Моне робко протянул Труайону две свои картины.

— Ну что же, дорогой мой, у вас есть чувство цвета! — сказал мастер. — Вы умеете произвести впечатление, но вам необходимо серьезно заниматься. То, что вы делаете, выглядит очень мило, но немного легковесно. Легкость свою вы не потеряете, но, если хотите прислушаться к моему совету и всерьез посвятить себя искусству, поступите для начала в какую-нибудь студию академического толка, где учат рисунку. Вам надо учиться рисовать — это то, чего сегодня не хватает почти всем вам. Поверьте, я не ошибаюсь. Рисунок и еще раз рисунок! Чем больше вы будете рисовать, тем лучше. Впрочем, не пренебрегайте и живописью. Время от времени выезжайте в деревню на этюды и не жалейте сил на их отработку. Посетите Лувр, сделайте пару-тройку копий. И почаще заглядывайте ко мне. Приносите свои работы. Одним словом, смелее, вперед! У вас получится.

— В общем-то мне нравится, как работает Труайон, — позже говорил Моне Будену. — Вот только тени он зачерняет…

Черный цвет всегда раздражал его неимоверно. В конце концов он просто изгнал его со своей палитры.

— Черное — это не цвет! — с яростью восклицал он.

По этой самой причине Моне никогда не любил творчества англичанина Тернера. Однажды, рассматривая одну из его картин, он обронил:

— И это и есть ваш великий Тернер? Вот эта коричневая мазня?..

Еще более категорично высказался по его поводу Ренуар:

— Тернер? Да он пишет шоколадом!

По совету Труайона Моне решил провести зиму в Париже, в этом «ошеломляющем Париже» — работать в студии, а к весне, когда природа вновь обретет свои краски, вернуться в Гавр и писать пейзажи. Как сообщает Даниель Вильденштейн [1] Wildenstein D. Claude Monet. Catalogue raisonne. Bibliotheque des Arts. , «этот план получил одобрение Адольфа Моне и тетушки Лекадр». Ему порекомендовали мастерскую Тома Кутюра — бывшего ученика Гро и обладателя второй премии Римской академии за 1837 год. Кутюр готовил своих учеников к поступлению в Школу изящных искусств. Но Моне, после первого же занятия, решительно отказался продолжать у него обучение. Тому было две причины. Во-первых, уроки Кутюра стоили дорого. Во-вторых, живопись учителя внушала ему ненависть («Жалкий подражатель Делакруа! Его картины ужасны и плохо проработаны!»), равно как и его характер — «насмешливый, грубый и гневливый».

— Попробуйте поступить в Академию папаши Сюисса, — посоветовали Моне. — Может, там вам больше понравится…

Академия Сюисса! Заведение со столь звучным названием ютилось в более чем скромном помещении, в полумансарде дома номер 4 на набережной Орфевр, на острове Сите. Ученики сидели на простых скамьях, старику-учителю явно не хватало требовательности, зато здесь царила атмосфера искренности и непосредственности, полюбившаяся Клоду, как, впрочем, и другим студийцам, в числе которых оказался и Писсарро.

«Мне здесь очень нравится! — писал Моне Будену. — И я вовсю упражняюсь в рисунке!»

Третий этаж этого старого здания занимал некий г-н Сабра — зубной техник без диплома (!), предлагавший клиентам «протезы из резины, бегемотовой кожи, а также вечные зубы из минералов». Случалось, что его пациенты ошибались этажом, и тогда некоторые из них сталкивались с работавшими в Академии натурщицами, которые из раздевалки спешили в класс полностью готовыми к позированию, то есть в совершенно природном виде!

Такая же непринужденная атмосфера царила и в баварской пивной, находившейся в доме номер 9 на улице Мартир, — в двух шагах от дома на улице Пигаль, где поселился молодой Моне. В пивную «Мартир» ходили те, кто претендовал на причастность к литературе или живописи, а значит, нет ничего удивительного в том, что и Моне стал здесь частым гостем. Его кубышка — две тысячи франков — начала заметно таять, ну так что ж! — тем хуже для кубышки…

Пивная «Мартир»! Чтобы понять, что за непреодолимая сила влекла сюда завсегдатаев, надо прочитать посвященную ей книгу Фирмена Майара [2] Les Derniers Bohemes, aux Editions Sartorius, rue de Seine, 1874. . Особенно притягательной она становилась по вечерам, когда из ее окон на улицу лился желтый свет газовых рожков, тусклый из-за густого дыма от трубок и сигар.

Стоило распахнуть дверь и шагнуть в большой зал этого «„Прокопа“ XIX века» [3] «Прокоп» — самый старый парижский ресторан, открытый в 1689 году. Расположенный в непосредственной близости от «Комеди Франсез», он вскоре после основания стал излюбленным местом встреч актеров театра. Здесь часто бывали Вольтер, Руссо, Дидро, в годы революции — Марат, Робеспьер и Дантон. (Прим. пер.) , как все голоса сейчас же сливались в общий гул. Здесь проводили время «отважные искатели бесконечности, дерзкие торговцы химерами, бродячие рыцари пера и кисти»: Бодлер в своем красном кашне; издатель Пуле-Малассис; Курбе, казалось, никогда не снимавший белого жилета; Банвиль, свежеиспеченный кавалер ордена Почетного легиона; Анри Мюрже, покончивший благодаря авторским правам с богемной жизнью. Здесь бывали Жюль Флери, только что выпустивший первый номер «Газет де месье де Шанфлери», и лучившийся довольством Фернан Монселе из «Фигаро» — еще бы, написанная им биография Рестифа де ла Бретона принесла ему шумный успех! Сюда захаживал автор водевилей Эдуар Плувье, безутешный вдовец, недавно потерявший жену, актрису Люси Мабир, которая, как он утверждал, умерла, подобно Мольеру, прямо на сцене. Здесь можно было встретить «Жана дю Буа, окончившего свои дни в доме умалишенных, и Эжена Крессо, умершего голодной смертью». И еще Потреля — «парня, который пишет по статье каждые два дня и каждые два дня получает пощечину!».

Сюда заглядывали Альфонс Доде и поэт-шансонье Пьер Дюпон — иллюстрации к его «Легенде о Вечном жиде» выполнил Гюстав Доре, и он потрясал ими словно маршальским жезлом; Огюст де Шатийон, великолепно переводивший Шекспира и не умевший сказать по-английски и трех слов; Альбер Глатиньи, нормандский поэт, больной чахоткой и вечно голодный, и многие, многие другие, самоуверенные бумагомаратели, готовые без колебаний провозгласить под сводами пивной «Ламартина идиотом, Мюссе слабоумным, а Гюго — обыкновенным глупцом!».