Максим Дубаев - Рерих

19 февраля наконец-то пришел долгожданный ответ из Урумчи от генерал-губернатора Синьцзяна. Он выражал желание познакомиться с Рерихами лично и сердечно приглашал их к себе в столицу. Однако о каких-либо возможностях продолжения художественной и научной работы экспедиции в телеграмме не упоминалось.

Долго оставаться в Кашгаре смысла не было. Николай Константинович решил, что все проблемы можно легко уладить в Урумчи при поддержке Советского консульства. Неожиданно возникли новые трудности, задержавшие экспедицию еще на несколько дней. Никак не удавалось сформировать караван — не хватало лошадей.

«Найти лошадей здесь, по-видимому, еще труднее, нежели в Яркенде, — писал Н. К. Рерих. — У доктора Яловенко нашлись все лекарства, нужные нам. Его маленький госпиталь гораздо более оборудован, нежели в шведской миссии».

Советское консульство снабдило Рерихов не только лекарствами, но и большим количеством российских газет.

В это время английская разведка не догадывалась об истинных целях экспедиции Н. К. Рериха. Она ничего не знала о дальнейшем маршруте и только строила свои предположения — что же на самом деле происходило во время Американской Центрально-Азиатской экспедиции. В одном из отчетов читаем:

«В июне 1920 года Рериху была дана виза в Индию, но он не приезжал до 1923 года. Формальной целью его визита было писание ряда картин. В мае 1925 года чиновник из Нью-Йоркского бюро паспортного контроля сообщил, что Николай Рерих и его сын Юрий находятся в Кашмире и хотят отправиться в Тибет. Он также добавил, что, находясь в Соединенных Штатах, Рерих был заподозрен в коммунистических симпатиях» [281].

Последующие отчеты, полученные с 1925 года, лишь укрепляли сомнения в отношении действительных целей приезда Рериха в Индию. В донесениях сообщалось, что его деятельность исследователя, археолога, художника и теософа являлась только камуфляжем и что он вполне мог являться коммунистическим эмиссаром. Чиновники английской разведки так объясняли свои действия:

«В 1925 году Музей Рериха в Нью-Йорке запросил для американской научной экспедиции под руководством Рериха разрешение проследовать в Лех в Ладаке в целях годичной художественной работы. Правительство Индии дало разрешение и предоставило экспедиции всяческую помощь. Позднее, в этом же году, резидент в Кашмире сообщил правительству Индии, что Рерих, очевидно, внезапно изменил свое решение и объявил о намерении возвратиться в Соединенные Штаты через Китай и Японию и хочет проследовать в Китайский Туркестан из Леха, получив уже к этому времени от китайского правительства необходимые визы. Правительство Индии ответило, что не имеет против этого возражений. В начале ноября 1925 года генеральный консул его британского величества в Кашгаре сообщил правительству Индии, что Рерих находится в Хотане с женой и сыном, и снял дом, в котором он намерен прожить несколько месяцев перед отъездом в Пекин. В 1926 году у Рериха возникли трудности с китайскими властями, которые разоружили и насильственно задержали группу. Он путешествовал с паспортом 1917 года, выданным русским Временным правительством, и заявлял, что является американским подданным. Как явствует, трудности с властями Хотана возникли из-за того, что они подозревали Рериха в съемке района Хотана. С помощью генерального консула его британского величества в Кашгаре ему, однако, удалось уйти из Хотана и направиться в Кашгар. Несмотря на беспокойные обстоятельства в Китае, Рерих настаивал на продолжении путешествия через страну. В феврале 1926 года Рерих и его группа покинули Кашгар. Их ружья и револьверы им были возвращены, когда они прибыли в Урумчи».

Майор Гиллан был совершенно уверен в антисоветской настроенности Рерихов, о чем постоянно писал в своих донесениях. Что же касается Николая Константиновича, то он с искренней симпатией и восхищением вспоминал о Кашгарском британском консуле:

«Приходят консул Гиллан с женою. Оказывается, оба они шотландцы. Среди шотландцев мы давно встречали симпатичных людей, и эти принадлежат к хорошему типу шотландских кланов» [282].

Только 28 февраля экспедиция сумела покинуть Кашгар. Вся европейская колония собралась на проводы Рерихов. В это время часть каравана уже ушла вперед, так как из-за нехватки лошадей снаряжение отправили на повозках еще утром. Вместе с караваном кашгарские власти решили препроводить в Урумчи и одного преступника — благо экспедицию сопровождал отряд китайских военных. Правда, негласно они следили за Рерихом, чтобы тот случайно не изменил свой маршрут, а официально для того, чтобы защищать караван от бандитов.

Николай Константинович категорически возражал против такого попутчика. Преступника, под честное слово, отправили одного до следующего крупного города Аксу, где он сдался властям и потом снова присоединился к каравану. Только в Куче экспедиция, в конце концов, избавилась от нежелательного спутника.

Оставив вдалеке Кашгар и британского консула, уверенного в том, что Николай Рерих надолго задержится в Урумчи, так как «Ситуация в восточных провинциях может создать трудности и опасности для продолжения их путешествия через Китай, но даже если это так, практически невозможным является то обстоятельство, что антиреволюционно-настроенному бывшему русскому подданному будет разрешено вернуться в Советскую Россию, если он даже будет просить об этом».

Постепенно становилось все жарче. Начиналась весна. На подходе к Карашару, в ущелье, стояла китайская застава. Рерихов попросили вновь предъявить свои паспорта — вот здесь как раз и помогло сопроводительное письмо губернатора Кашгара.

В Карашаре, расположенном недалеко от озера Баграшкуль, вся семья Рерихов впервые почувствовала себя свободной от конвоя. Военные, посланные из Кашгара, в конце концов оставили экспедиционный караван.

Недалеко от города, в горах, находились развалины монастыря, и Рерихи свернули к нему. Как ни странно, но на всем протяжении похода экспедиция встречала много русских эмигрантов. Когда она находилась еще в городе Куче, Николай Рерих в своем путевом дневнике писал:

«Поехали смотреть американское предприятие Бреннера из Нью-Йорка. Дело кишечное и шерсти. Состав заведующих русский — П. Г. Полтавский, Дмитриев, целая артель трудящихся, бодрых людей. Своеобразная коммуна с ребятишками и радостным сознанием растущего труда. Дело развивается. При полной примитивности аппаратов надо любоваться прекрасными результатами. Вот разбирают и промывают шерсть. Вот на самодельном прессе прессуют ее. Тут же ждет вереница верблюдов, чтобы поднять белые вьюки шерсти и нести их в Россию, в Тяньцзинь, в порты на Европу и Америку. У всей артели нет книг, на всю братию лишь одно Евангелие и случайный том Короленко. Была радость, когда могли дать им старые газеты и две книги. Рассказы о делах, о сартах. Хвалят убитого таотая. Расспрашивают, что творится в мире. Дмитриев умело подходит к местным нравам путем религиозных рассуждений. Таким путем нетерпимость и суеверие, распространяемое муллами, находит отпор. А нетерпимости очень много. И много местных баев собирались задушить новое иностранное дело. Дмитриев и Полтавский являются пионерами Америки в этом крае. Полтавский послал своих детей девяти и двенадцати лет в Ташкент для образования. Малыши доехали одни через перевалы — ладно. Пишут отцу и хвалят жизнь. Дмитриев — алтаец родом. Вынес много странствий. Был разносчиком сластей. В переходах узнал край и нашел подходы к людям. Вся группа производит живое впечатление. Слушает рассказы наши об Америке. Дмитриев рассказывает о богатствах минеральных Торгоутского и Илийского края» [283].