Вера Чайковская - Тышлер: Непослушный взрослый

Оказывается, что когда в верейском доме строили новое крыльцо, то Тышлер настоял, чтобы под ним было место для собак и кошек — как защита от дождя.

В конце участка была яма для пищевых отходов, и туда каждый вечер направлялась семья ежей. Тышлер следил, чтобы для них была еда, и потом бежал проверить, все ли они съели.

Белла много писала ему о своей собаке Джесси, и Тышлер мечтал ее увидеть. Однажды Белла и впрямь привезла ее в Верею. Собака Тышлера так полюбила, что по утрам кидалась к нему в постель и лизала. Тогда он говорил: «Сегодня я умываться не буду, Джеська меня всего вылизала». Прощаясь, он грустно сказал, что мечтал «побыть с собакой, а побыл с человеком».

Он и впрямь «очеловечивал» своих любимых животных. Подаренная Флорой канарейка, по его словам, при пении «так надрывалась», точно хотела, чтобы Белла с Борькой ее услышали. Словно и канарейка вместе с Тышлером ожидала из Минска его дочь и внука!

И все эти очень живые и очень непосредственные, «детские» эмоции, сохраненные до старости, Тышлер вкладывал в свои холсты и графику.

Совершенно удивителен тышлеровский рисунок, иллюстрирующий «Хорошее отношение к лошадям» В. Маяковского, выполненный в 1950-е годы. Это более развернутая вариация на тему рисунка 1930 года.

Лирический герой — двойник Маяковского, держит лошадь на руках, как возлюбленную, причем их фигуры сливаются, так что трудно определить, где лошадь, а где поэт. Грива превращена карандашом художника в подобие пышной женской прически, морда тянется к букету цветов, протянутому поэтом. Тут опять комически и лирически сливается «лошадиное» и «женское». Рисунок совершенно виртуозен по целостности и лиризму художественного образа.

Одна из самых последних тышлеровских живописных серий, над которой он работал в два последних года жизни, как раз и посвящена «простым» животным в причудливых сочетаниях («Архитектура. Сказочный город», 1979–1980). Поражает «детская» безудержность фантазии в изображении слона, жирафа и верблюда, представших в космическом пространстве. Художник создает свою архитектуру — архитектуру органических форм и детской выдумки. Длинная шея жирафа становится башней с окнами и балконами, а наверху — смотровая площадка — место для романтических встреч. «Эйфелева башня» — ажурная металлическая «мертвая» конструкция — здесь преобразилась в конструкцию живую и по-детски увлекательную.

Столь же причудливо осмыслен верблюд — знакомый по Ташкенту и описанный некогда сыну. Его туловище изрезано окнами, а взобраться в «квартиры» можно только по крутым приставным лестницам.

Такая же лестница ведет наверх, где над туловищем и головой верблюда — прямоугольная площадка с колоколом, флагами, возбужденными людьми.

Тышлер всю жизнь работал с «открытым» и «замкнутым» пространством, разнообразно их соединяя. В этом выразились две его противоположные «тяги» — к «замкнутому» пространству дома и к «открытости» природного мира.

В «Лирическом цикле» — выбор сделан в пользу дома — плетеной корзины с «окнами». Окна — необходимая деталь, так как пространства, замкнутые «наглухо», вызывают у него безотчетный страх, нечто вроде «клаустрофобии». В «Цыганах» возобладала жизнь на природе, кибитки нужны только для переездов. В «Самодеятельном театре» найдена некая гармония дома и мира, пространство сцены — своеобразный дом — распахнуто в природный мир.

В последней серии «Сказочный город» — доминантой становится вертикаль,путь от дома к небесам, что особенно заметно в «Верблюде», последней работе серии, написанной в год смерти.

Эти сны о животных-домах причудливы и беспокойны. Беспокойны устремленные вверх приставные лестницы, сочетание контрастных тонов: теплого, коричнево-розового низа и холодноватого, сине-зеленого небесного свода со вспышками «пожара», с движущимися вверх людьми, преодолевающими лестницу за лестницей…

Это сны о движении, о порыве ввысь, о преодолении, о животных и людях, о непостижимости, красоте и трагизме мира и о грозовых разрядах любви и смерти…

Флора Сыркина — добрый (а иногда и злой!) ангел тышлеровской жизни, составительница почти всех его прижизненных каталогов, автор первой монографии о его творчестве, устроительница его дел, разделяющая с ним трудную жизнь художника с ее падениями и взлетами. У позднего Тышлера, в сущности, нет друга-мужчины, поверенного его мыслей и чувств. Делится он своим сокровенным только с Флорой.

Я уже приводила письма Тышлера к Флоре периода их новой встречи после многолетней разлуки. Теперь есть смысл вчитаться в его поздние письма, когда Флора давно уже его жена.

Изменилась ли их интонация? Может быть, любовь со временем превратилась в привычку? Может, Флора вызывает уже только раздражение (что отчасти звучит в воспоминаниях дочери)? Это раздражение неминуемо бы прорвалось, даже если это письма и записки в больницу (а письма к Флоре в основном и писались, когда она попадала в это малоприятное учреждение).

В январе 1966 года, в самый разгар подготовки тышлеровской выставки в Музее изобразительных искусств, Флора попадает в больницу в связи с предстоящей ей черепно-мозговой операцией. Апрельские письма этого года связаны с операцией и выздоровлением.

В 1978 году она оказалась в Боткинской по поводу гипертонического криза и уже в больнице сломала лодыжку.

В 1979 году она попала в автомобильную аварию и лежала в московской квартире, а Тышлер писал ей из Вереи.

Привожу отрывки из этих писем.

Январь 1966 года:

«Милая дорогая моя Флорочка!

Большое тебе спасибо за письмо. Как-то сразу стало веселей, хотя, как говорят, на душе скребут кошки, чувствую себя хорошо, сплю хорошо, ем хорошо и к тому же достал боржоми (предписанное врачом. — В. Ч. ), так что получается полная гармония».

И финал: «Ну вот, милый мой дружок, прелестная моя Флорочка-палочка, слушайся врачей… <���…> Целую крепко, обнимаю, крепко, еще раз целую, будь здорова.

А вот письмо сразу после операции, от 17 апреля 1966 года:

«Милый мой Флорик!

Ну, значит все в порядке — Ура!!! Все позади — ура!!! Я счастлив. Жду момента, когда увижу твою головушку, твои глазки улыбающиеся. Целый ряд вопросов, связанный с твоей операцией, „улажен“ и на это пусть будет — ура!!! Одним словом, я сейчас лишился речи и могу кричать только — ура!!! Беллочка — гениальный ребенок и все твои близкие сверхгениальные, им ура!!!

Теперь о себе скажу, что „парень“ я неплохой. Ура!!! Флорику милому дорогому. Обнимаю твою раненую головушку нежно, нежно, так, чтобы она скорее зажила.