Елена Ленковская - Сокровища Рифейских гор

Глядя на портрет голландского учёного-натуралиста Николая-Корнелия Витсена (1641–1717) и вспоминая о том, что современники с восхищением называли его новым Колумбом, я, признаться, не могу отделаться от странных и возможно неподобающих серьёзному человеку мыслей.

Во-вторых, я всё время думаю — а не бросить ли на полпути эту книгу, и не взяться ли лучше за приключенческий роман, в котором знаменитый учёный Витсен помимо прочего окажется шпионом, масоном или вообще каким-нибудь пришельцем из другого времени? Ведь прибыв в Москву в 1664 году вместе с голландским посольством ко двору царя Алексея Михайловича, он никакого официального места при посольстве не занимал, зато «страстно увлёкся изучением Азиатской части России». Витсен довольно быстро освоился в русской столице, приобрел себе здесь влиятельных друзей, в частности, ему удалось расположить к себе даже патриарха Никона. Благодаря таким личным связям Витсен получил возможность собирать нужную ему информацию. Российский историк Александр Исаевич Браудо считал причиной его визита исключительно научный интерес. Наверное, на самом деле так и было, ведь Витсен вёл дневники, писал путевые заметки и вместе они составили известный труд «Путешествие в Московию, 1664–1665».

Всё так, но почему бы не пофантазировать. Когда же от воображаемых «тайных» целей путешествия голландца я усилием воли переключаюсь на мысли об Ирбитской писанице — о которой намереваюсь тебе здесь рассказать — меня начинают занимать вопросы донельзя практические.

Ты будешь смеяться, но пышные локоны Николая-Корнелия на портрете заставили меня, заядлую путешественницу и туристку, задуматься вот о чём — снимал ли Витсен накладные кудри во время своих странствий по России?

Или даже наскальные рисунки на Ирбитском Писаном камне удобнее было бы осматривал в кудрявом парике? Парик мог бы служить подобием накомарника — ведь аэрозоли и спреи от кровососущих тогда ещё не изобрели…

Впрочем, всё это глупости — не был Витсен в наших уральских краях, не добрался. Однако это не помешало ему старательно и дотошно собирать из различных источников сведения о дальних землях и издать в конце жизни труд «Восточная и Северная Татария», снабжённый возможно подробными картами.

Поговаривают, что именно Витсен известил в 1694 году Петра I, с которым к тому времени тесно общался лично, о существовании древних наскальных рисунков на Ирбитском писаном камне. В парике или без, но он сделал это.

Неуёмному и «зело любознательному» Петру, как известно, до всего было дело.

Потому в 1699 году он издал Указ, который начинался так:

« Лета 7207 году генваря 14 день. По указу Великого Государя и по приказу Стольников и воевод Кульмы Петровича Козлова с товарищи память Верхотурские Приказные палаты подъячему Якову Лосеву стрельцу Петрушке Сапожникову стрельцу Петрушке Каптыреву ехати им с Верхотурья Верхотурского уезда в Арамашевскую слободу…»

Ну и так далее, а если покороче, то 1 января 1699 года (запомни эту дату — с неё, можно сказать, началось официальное изучение наскальных изображений на территории России!), подъячий Яков Лосев с двумя стрельцами, двумя Петрушками — Сапожниковым да Каптыревым получил указание поехать в деревню Писанец Арамашевской слободы. Он поехал, добрался до деревни Писанец и попросил «старых людей» указать « гору, на которой каменях написаны слова и иные какие письма».

Ирбитский камень действительно находится на левом берегу реки Ирбит, недалеко от деревни Писанец (нынешний Артёмовский район Свердловской области). Своей отвесной стороной (высотой около 14 метров) скала смотрит в сторону реки, на юг. Вот здесь-то и расположены три панно с древними рисунками.

Лосеву было велено « осмотреть и описать сколь велика и высока и в котором месте на камени написаны слова или иные какие письма. И сколь высоко те письма на камени написаны от воды и сколько написано слов».

И подъячий Лосев не оплошал. Надо «написать на чертеже тое гору и подписать слова слово в слово ничем не разно и во всем бы сходно», — значит надо. Сделал зарисовки. Ну, как уж смог, конечно.

Потом, году в 1702, а может и в 1703-м, лосевские копии с наскальных рисунков оказались в распоряжении Витсена. Тот обрадовался долгожданным, наконец-то попавшим в его руки ценным материалам, подготовил с этих зарисовок гравюры и напечатал их в своей «Восточной и Северной Татарии».

Так они до нас и дошли, под названием « Сибирская Крестовая гора, иначе скала Писанец именуемая, находящаяся невдалеке от города Верхотурье ».

На этом интерес учёных людей к Ирбитскому Писаному камню, разумеется, не закончился, напротив. В апреле 1703 года Писаный Камень посетил известный картограф, географ и историк Семен Ульянович Ремезов вместе со своим братом Леонтием, и тоже сделал зарисовки с фигур, изображённых на скале древним человеком. Эти зарисовки не слишком соответствуют оригиналам — выполнены с нарушением масштаба и лишены должной ориентировки. Зато «красиво» стилизованы и изобилуют барочными завитками, за что и попали, очевидно, в Служебную Чертёжную книгу.

Через сорок лет после подъячего Лосева Ирбитский писаный камень посетил известный исследователь Герард Фридрих Миллер, а после того написал статью «О сибирских писаных камнях».

В статье он поделился своими (пожалуй, не слишком радужными) впечатлениями от увиденных на скале рисунков: «Изображения на беловатой известковой скале писаны… красной краской неумело, грубо и беспорядочно, как обыкновенно делается самыми неискусными рисовальщиками. Можно даже сказать, что они сделаны пальцем, потому что почти равняются ему по толщине… Я не колеблюсь сравнить их с рисунками детей или произведениями праздных людей, неопытных в искусстве письма и живописи, когда они делают на бумаге или пишут на песке разные беспорядочные изображения… Здесь изображения людей, там — животных, ничем органически не связанные…»

После такого «восторженного» описания Писаный Камень надолго выпал из круга интересов исследователей. Объективность — это прекрасно, но всё-таки, думаю, именно горячий энтузиазм и восхищённое отношение к открытым явлениям двигают науку.

Справедливости ради следует отметить, что участник экспедиции Миллера, замечательный художник Иоганн Вильгельм Люрсениус, оставил тщательные зарисовки скалы и находящихся на ней изображений, и эти копии отличаются необычайной для того времени точностью.