Бенедикт Сарнов - Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

- Комплименты? - лучезарно улыбаясь, живо обернулась ко мне Анна Андреевна. - Да... Это было... Что греха таить... Столько комплиментов! Столько комплиментов!.. "Я, - говорит, - Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам!"

- Вот видите, - сказал я.

- "Мне, - говорит, - верите ли, Анна Андреевна, все больше и больше увлекаясь, вспоминала супруга городничего, - мне жизнь копейка! Я, говорит, - только потому, что уважаю ваши редкие качества".

- Ах, маминька! - не удержалась оказавшаяся тут же Марья Антоновна. Ведь это он мне говорил.

- Перестань! - одернула ее мать. - Ты ничего не знаешь. И не мешайся, пожалуйста, не в свое дело... В таких лестных рассыпался словах... "Я, говорит, - Анна Андреевна, изумляюсь..." И вдруг - бац! На колени! Самым благороднейшим образом. "Анна Андреевна! Не сделайте, - говорит, - меня несчастнейшим! Согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертию окончу жизнь свою".

- Право, маминька, он обо мне это говорил, - не смогла смолчать Марья Антоновна.

Тут Анна Андреевна наконец сообразила, что воспоминания эти рисуют ее не самым лучшим образом.

- Ну да, - неохотно признала она. - Конечно, об тебе... А ты и уши развесила! Как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже, чтобы тебе было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице. Когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках...

- Да вы же сами, маминька, - попыталась вставить свое слово в этот монолог Марья Антоновна.

- Что - я? Что значит, я сама? - вскинулась Анна Андреевна. - Сколько раз я тебе говорила: не смей! Не смей брать пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина! Что тебе глядеть на них? Не нужно тебе глядеть на них! Тебе другие примеры есть: перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать!.. Впрочем, это антр ну... Не для публики... Справедливости ради, сударь, - обернулась она ко мне, - должна заметить, что, хотя дочь моя и легкомысленна, но сочинитель комедии и об ней тоже составил самое превратное суждение... Самое превратное...

- Иными словами, сударыня, - уточнил я, - вы хотите сказать, что не только вас, но и дочь вашу автор пьесы представил в искаженном виде?

- Именно так, сударь, - подтвердила Анна Андреевна. - Я бы даже сказала, в карикатурном виде. Он нас просто оклеветал!

- Вот верное слово! - обрадовался городничий. - Оклеветал. Вернее не скажешь.

- Очернил! - добавил Ляпкин-Тяпкин.

- Исказил, - подтвердил Хлопов.

- С грязью смешал! - негодовал Земляника.

- Дураками выставил, - вставил Хлопов.

- Что дураками! - обернулся к нему Земляника - Это бы еще полбеды, ежели бы только дураками. А то - плутами, мошенниками!

И тут все загалдели в один голос:

- Очернил!.. Надругался!.. Оклеветал!..

- Судите сами, сударь, - перекрывая своим зычным голосом этот галдеж, заговорил городничий. - Где же это видано, чтобы в целом городе не нашлось ни одного честного человека! Ни одного благородного лица! Да нешто такое бывает?

- Вы правы, - вынужден был согласиться я. - Такого быть не может.

- Вот видите? - обрадовался городничий. - А в пьесе, сочиненной господином Гоголем, действуют одни уроды. Одни только монстры.

- Монстры!

- Чудовища!

- Плуты!

- Дураки!

- Ни одного честного человека! - возмущенно загалдели все его спутники.

- Ошибаетесь, господа! - раздался тут вдруг новый голос.

Это вышел из своего укрытия Гоголь.

- А это еще кто такой? - воззрился на него городничий. - Откуда он тут взялся?

- Честь имею представить вам, господа, - сказал я, - автора комедии, героями которой вы все являетесь. Если желаете, можете высказать свои претензии ему прямо в глаза.

- А-а, так это он самый есть? - сказал Хлопов.

- Хорош! - в сердцах воскликнула Анна Андреевна.

- Подслушивал! - возмутился Земляника.

- Шпионил! - вторил ему Ляпкин-Тяпкин.

- Теперь небось в новую комедию вставит, - испуганно предположила Анна Андреевна.

- У-у, щелкоперы, либералы, бумагомараки! Чертово семя! - скрипел зубами городничий.

- Я принимаю все ваши претензии, господа, - сказал Гоголь.

Услышав это неожиданное заявление, все смолкли.

- Все, кроме одной, - поправился он. - Вы изволили бросить мне упрек, что в моей комедии якобы нет ни одного честного лица...

- Вот-вот!.. Одни чудовища!.. Уроды!.. Хоть бы один благородный человек!.. - хором заговорили все.

- Мне жаль, господа, - продолжал Гоголь, - что никто из вас не заметил честного лица, бывшего в моей пиесе.

- Но ведь в "Ревизоре" как будто и в самом деле нет ни одного положительного героя, - сказал Тугодум.

- Ошибаетесь, друг мой, - возразил Гоголь. - Было, было одно честное, благородное лицо, действовавшее в моей комедии во все продолжение ее. Это честное, благородное лицо был - смех.

- Эк, куда метнул! - сказал городничий.

- Да, да, смех! - повторил Гоголь. - Я сатирик, я служил ему честно и потому должен стать его заступником. Смех значительней и глубже, чем думают. Несправедливы те, которые говорят, что смех не действует на тех, противу которых устремлен, и что плут первый посмеется над плутом, выведенным на сцену: плут-потомок посмеется, но плут-современник не в силах посмеяться! Насмешки боится даже тот, кто уж ничего не боится на свете...

- Но искусство должно радовать душу, - сказала Анна Андреевна. Услаждать нам зрение, слух, а не оскорблять...

- Искусство, я полагаю, должно исправлять нравы, - возразил ей Гоголь.

- Эх, сударь! - попытался пристыдить его городничий. - Уж ежели вы решили исправлять нравы пером своим, так извольте описывать жизнь такой, как она есть, а не сочинять всякие побасенки.

- Побасенки?! - вскинулся Гоголь. - А вон протекли века, города и народы снеслись и исчезли с лица земли, как дым унеслось все, что было, а побасенки живут и повторяются поныне... Побасенки!.. А вон стонут балконы и перилы театров. Все потряслось снизу доверху, превратясь в одно чувство, в один миг, в одного человека, все люди встретились, как братья, в одном душевном движенье, и гремит дружным рукоплесканьем благодарный гимн тому, которого уже пятьсот лет нет на свете... Побасенки!.. Но мир задремал бы без таких побасенок, обмелела бы жизнь, плесенью и тиной покрылись бы души... Побасенки!..

Поскольку этот патетический монолог Автора из "Театрального разъезда" был очень хорошо мне знаком, я решил уйти, как говорят в таких случаях, "по-английски", то есть не прощаясь, захватив с собою своего верного спутника Тугодума и оставив Гоголя объясняться уже без нас с его раздраженными, разгневанными героями.

- Ну что, друг мой, - обратился я к Тугодуму, когда мы с ним остались одни. - Ты все еще не понимаешь, с какой целью я отправился вместе с тобою в эту гоголевскую пьесу, да еще ввел туда чуть ли не всех действующих лиц "Ревизора"?