Нина Молева - Баланс столетия

Комбинат по подготовке торжеств на все случаи жизни и в любых условиях. Роль педагогов, постановщиков кончалась у подъездов зданий, где проходили выступления. Ребята имели допуск там, где на него не могли рассчитывать взрослые, всегда остававшиеся под подозрением. Последний прогон в театре Городского дома пионеров. Последние профессиональные напутствия. И автобусы, где вступали в свои права так называемые воспитатели из числа пионерских вожатых. Подчеркнуто вежливые, всегда ласковые. Говорящие тихими голосами. И успевавшие услышать каждое нечаянно вырвавшееся слово, заметить гримасу неудовольствия, за которую принималось даже простое выражение усталости.

Вероятно, это напоминало Средние века с их институтом ученичества. Или крепостной театр, где взрослели в десять и судорожно начинали искать выход в тринадцать-четырнадцать лет. Потемкинские деревни со стороны кулис — такое по силам выдерживать взрослым, не детям. Но «вундеркиндизм» прочно охватил всю Страну Советов. Критики взахлеб писали о юных дарованиях, забывая о творчестве настоящих мастеров. Бессмысленная техника музыкантов-инструменталистов спокойно подменяла смысл и чувство подлинного прочтения произведения.

Замечательный пианист профессор Константин Игумнов как-то сказал ученикам: «Это не глупость и не неграмотность — это расчет. Дьявольский по своей цели. Подменить истинную русскую культуру массовым, если хотите, рыночным ее подобием». — «А результат?» Игумнов пожал плечами: «Человек без искусства легче теряет свою личность. А речь идет именно об этом. Оглянитесь вокруг: разве не понятно?» — «Но, может быть, та же самодеятельность дорастет…» — «Не дорастет никогда, потому что единственный ее смысл — самовыражение в общем незначительной человеческой сущности. Сущности обывателя, который всегда доволен собой и всегда пытается утвердить свое пустое и жалкое „я“».

NB

1938 год. Февраль — июль. Были расстреляны: директор ЦАГИ Н. М. Харламов, начальник 8-го отдела ЦАГИ В. И. Чекалов, зам. начальника подготовки кадров ЦАГИ Е. М. Фурманов, начальник отдела 1-го Главного авиационного управления наркомата оборонной промышленности А. М. Метло, директор авиазавода № 24 И. Э. Марьямов, директор авиазавода № 26 Г. Н. Королев и многие другие специалисты авиационной промышленности.

9 марта. Из дневника М. М. Пришвина.

«Женский день (вчера): истерический крик, в котором безусловное повелительное „надо“ с исступлением призывало уничтожить Бухарина и всех гадов…

В этом государственном коммунизме нет и зерна человеческого. Если спекуляция торговая осуждена, то политическая? Там: не обманешь — не продашь. Здесь: не отравишь — не убьешь и не возьмешь».

16 марта. Там же.

«Враги-вредители. Никогда я не верил в то, что они есть. Всегда считал за ссылку на врага тех, кто не хочет и не может что-нибудь делать или просто если не выходит в силу своей политики, принципиально уничтожающей личность…»

2 апреля. Там же.

«Не могу с большевиками, потому что у них столько было насилия, что едва ли им уж простит история за него. И с фашистами не могу, и с эсерами, я по природе своей человек не партийный, и это не обязательно быть непременно партийным. Я верю, и веру свою никому не навязываю».

8 апреля. Там же.

«Был человек, и его от нас „взяли“. Как тигры в джунглях, бывает, возьмут человека: взяли без объяснения причины, и мы не знаем, где он. Завтра, быть может, и меня возьмут, если не эти, так те, кто всех живущих рано или поздно возьмет…»

26 июня. Там же.

«Голосование походило на какие-то торжественные похороны: молча люди подходили к избирательным урнам и уходили. И это были действительно похороны русской интеллигенции. В этот удивительный день совершилось в огромном народе то самое, что совершилось в глубине моего личного сердца тридцать три года назад: я похоронил своего личного интеллигента и сделался тем, кто я теперь есть».

Май. После семичасового разговора в доме Станиславского В. Э. Мейерхольд был назначен режиссером Оперного театра им. Станиславского.

7 августа. Умер К. С. Станиславский.

22 сентября. Из дневника М. М. Пришвина.

«Не все ли равно, Муссолини, Петр, Гитлер: Муссолини идет через абиссинца, Гитлер — через чеха, Петр — через несчастного Евгения [героя поэмы А. С. Пушкина „Медный всадник“]. И все мы, обыватели, сочувствуем абиссинцу — чеху — Евгению против строителей будущего. И замечательно, когда это чувство личное, живое и непосредственное: жалко такого-то человека, этого Евгения, этого абиссинца, — мы правы, и протест наш священный. Но как только мы возводим абиссинца, чеха, Евгения в принцип и хотим согласно принципам демократии и социализма действовать, мы сами обращаемся в насильников и сами создаем своих Евгениев».

15 декабря. На Центральном аэродроме в Москве во время испытательного полета погиб Валерий Чкалов.

17 декабря. Из дневника М. М. Пришвина.

«Чкалов погиб, и ему отдаются все почести как герою. Но люди прекрасные частенько погибают сейчас у нас на глазах без всяких почестей, просто будто на твоих глазах проходят куда-то совсем, „без права переписки“. Есть что-то великое, библейски беспощадное в этой непрерывной смене людей: уходят без благодарности, проходят, не оглядываясь на предшественников…

Жизнь человека есть борьба за свое Хочется (быть самим собой) с так Надо (быть как все). И так вся жизнь есть движение по кругу: центростремительная сила — стремление быть как все, и центробежное — стремление быть самим собой».

В ночь перед празднованием в Большом театре 20-летия комсомола были арестованы сподвижники Ягоды Тихонов, Панов, ранее — Голубев, Козлов. В НКВД был пущен слух, что они собирались в театре арестовать Сталина.

Сомнений не оставалось: что-то должно было произойти. Побледневшие лица руководителей Городского дома пионеров. Сбивающиеся с ног костюмеры. Чуть ли не круглосуточные репетиции горнистов. Пополнившиеся ряды знаменосцев, печатающих свой бесконечный марш в Мраморном зале, освобожденном от обычных занятий балетной группы. Газеты были заполнены материалами о наконец-то открывавшемся XVIII съезде. В городе стояла предгрозовая тишина — все помнили, что депутаты предыдущего съезда были уничтожены почти полностью. Почетное присутствие в Кремле и на этот раз воспринималось как испытание судьбы. В бывшем Чудовом переулке все отражалось, как в зеркале. Просто никто не знал, какие потемкинские деревни предстояло соорудить на этот раз. Кто-то из старших пустил слух о встрече с делегатами съезда в Колонном зале, хотя в этом и не было ничего особенного.

Само собой разумеется — приветствие юных вождю и учителю. Но отчаянную борьбу авторов текстов не удавалось скрыть от исполнителей. Наторевшие в своем придворном ремесле мэтры и неожиданно объявившийся 26-летний выпускник Литературного института, успевший напечатать несколько стихотворений для детей Сергей Михалков. Самый ретивый. Самый безоглядный. Не было такой партийно-сиюминутной темы, за которую бы не брался и не становился самым откровенным. В школах учили его стихи не о великане дяде Степе, а о шпионе. В 1937-м михалковский «Шпион» стал символом ежовщины: