Нина Молева - Баланс столетия

Зато на искусствоведческом отделении все было совсем иначе. Дочери и сыновья министров, руководителей госбезопасности, высокопоставленных партийных работников пользовались особым вниманием со стороны преподавателей. Что там машины, на которых они приезжали! Если чадо желало отдохнуть в Крыму, отцы могли расщедриться для них на спецрейс самолета. В любое время года. Независимо от лекций. Даже А. Лебедев услужливо расшаркивался, говорил чадам приятные слова. Пятерки сыпались как из рога изобилия. «Подает большие надежды…», «умеет поставить проблему…», «масштабно подходит к вопросу…» — среди привилегированных потомков неспособных, ленивых, бездарных просто не могло быть.

…«Если вы меня спросите, какой главной чертой должен обладать искусствовед, я отвечу — порядочностью. Да, да, не удивляйтесь — именно порядочностью».

На крошечном шатающемся столике под накрахмаленной, штопаной скатеркой — и это пресловутый обиход старого холостяка! — потертые на краях фарфоровые чашечки, сахарница с щипчиками и крышкой, хлеб на плетеной хлебнице, масленка с нарисованным и потускневшим от времени красным помидорчиком, эмалированный зеленый чайник на подставке из крупных бусин.

Бывшего адвоката из Казани Алексея Николаевича Свирина музейное дело спасло от репрессий. Почти спасло — пришлось менять города, отказаться от постоянного дома, лишиться имущества. В конце концов он нашел приют в Отделе иконописи Третьяковской галереи.

За дверью слышны громкие голоса техничек галереи — в этом дворовом флигельке и работают, и живут. Шипят сковородки. Неустанно ревут примусы. А вот в комнате с окном на боковую стену галереи удивительно тихо, очень спокойно, и нельзя себе позволить прислониться к спинке стула, потому что «так не сидят».

«Я сказал — порядочность. Это только кажется просто, а на самом деле… От вас ждут вполне определенного вывода. Вам его подсказывают. Может быть, даже сами верят в его истинность. Но это всего лишь потреба дня. Предмет для спекуляций, и притом совсем не безобидных. И для художника, о котором идет речь. И для зрителей, читателей, просто людей. Ведь по большому счету речь идет о контакте человека с искусством: верить — не верить, обращаться к картине или обойтись без нее. Кстати, на чем вы остановились в семинаре?» — «На атрибуции Климентовской церкви в Замоскворечье». — «Наверно, не без детской ностальгии? Разве она все детство не была перед вашими глазами?» — «Профессор Коваленская сказала, надо сделать выбор из трех архитекторов, кто бы мог ее построить». — «А если покопаться в архивах? Это несколько странная идея, но не обратиться ли вам к Грабарю? Вряд ли университетская профессура станет возражать — как-никак директор Института искусствознания Академии наук. А архивист он блестящий. В университете, насколько я знаю, такой путь не жалуют, так что решайте сами».

На глухой красноватой стене за окном наливается темнотой сырое пятно. Бренчит железо водосточной трубы — гулко и надсадно. Синяя мартовская капель прошивает серую накидку сугроба. Мерно ухает в руках дворника, пробиваясь к заледенелому асфальту, лом. Настоявшаяся за день лужа закипает первым нетерпеливым ручейком. И желтым кругом ложится на стол свет низко опущенной лампы.

Через год с лишним у того же стола можно будет сказать: ни один из трех предложенных лиц не являлся архитектором Климентовской церкви. Архивы подсказали: это Пьетро Трезини. Сын первого архитектора Петербурга Доменико Трезини, уроженца Лугано. Приближенный императрицы Елизаветы Петровны, кончивший свой век в Италии. А рядом в связи со строительством в глухом Замоскворечье дела польские, шведские, датские. Дворцовые интриги. Дипломатические розыгрыши, захватывающие все европейские дворы. И искусство рококо на московской почве.

Свирин смеется: «Вам сделали замечание, что архитектор оказался не русским? Да еще покинул Россию? За правду приходится расплачиваться — в России так принято».

NB

1946 год. 8 сентября в газетах появилось объявление:

«Для подготовки руководящих партийных и советских работников областного, краевого и республиканского масштаба создана Высшая партийная школа при ЦК ВКП(б) в составе двух факультетов: партийного и советского. На партийном факультете имеются отделения организационно-партийных работников, пропагандистских работников, редакторов газет. Прием заявлений производится до 20 сентября с.г. управлением кадров ЦК ВКП(б).

Поступающие в Высшую партийную школу держат вступительные экзамены по истории СССР, русскому языку, географии в объеме программ средней школы и по основам марксизма-ленинизма в объеме программ высших учебных заведений.

Начало занятий в школе — 1 октября 1946 года».

26 сентября. Из дневника М. М. Пришвина.

«Вчера прочитал речь Жданова все о том же Зощенко. В этом выступлении скрытая в революционной этике ненависть чисто средневековая к искусству наконец-то раскрывается, и имена Белинского, Добролюбова, Чернышевского, Плеханова ставятся в оправдание насилия над личностью художника. То, о чем догадывались, теперь названо. Как мужики громили усадьбы помещиков, так теперь правительство выпустило своих мужиков от литературы на писателей с лозунгами из Ленина о том, что литература и все искусство являются частью дела партии (т. е. искусство есть агитация и пропаганда марксизма).

…Как воспевать теперь категорический императив коммунистической этики, если он валится на ребенка и давит его у тебя на глазах! Получается что-то вроде сказки о рыбаке и рыбке: старуха потребовала от рыбака рыбки, чтобы она сделала ее владычицею морскою и сама бы стала ей служить. Точно так же и у нас получится с искусством: золотая рыбка тоже уйдет, но какие-нибудь золотые караси будут, конечно, служить. Надо прочитать Фадеева роман „Молодая гвардия“, чую — это золотой карась».

«Зачем вам аспирантура? Будьте же реалистом, голубчик. Ваша „продукция“ не для нынешних художественных советов. Ее не купят и не выставят. Если быть совершенно беспристрастным, у вас два источника — Кандинский и икона. И то и другое, да еще в варианте абстракции, неприемлемо. И не будет приниматься». — «Но…» — «Никаких „но“. Посмотрите, какой дремучий вариант натурализма привезен из Средней Азии, из эвакуации. И наступление на культуру только продолжается. Победили не светлые начала идеи — победила тупая, безмозглая сила. С людьми, которые лишились всего, куда легче бороться, навязывать свою волю». — «Уверяю вас, Павел Варфоломеевич, ощущение жизни…» — «Когда-нибудь возьмет верх? Когда-нибудь! А пока вы получите возможность три года заниматься своей живописью. Это очень много! А там будет видно…»