Наталья Семенова - Лабас

Предвыставочная нервотрепка и вернисажные волнения сыграли с именинниками роковую роль. Первым слег с сердечным приступом Горшман: он даже не смог присутствовать на обсуждении. Аксельрод сразу по окончании выставки оказался на больничной койке с инфарктом. Только 66-летний Александр Лабас оставался невозмутим (о том, что и он в том году угодил в больницу, мало кто знал). «Если за окном идет дождь, не думайте, что это плюют вам в лицо», — любил повторять Аксельрод, а Лабас строго следовал этому девизу и не терял оптимизма в любых ситуациях. Война, Москву бомбят — зато какие потрясающие сполохи прорезают небо! Эвакуация, убогая жизнь в Ташкенте — зато какие фантастические пейзажи! Он словно пролетел над всеми бурями, скандалами и разборками, сотрясавшими «террариум единомышленников», стараясь быть выше всей этой обыденности. Еще один показательный пример «жизни в искусстве». Вряд ли Александру Аркадьевичу удалось бы прожить так, как он прожил, без поклонения и обожания Леони и узкого (до поры до времени!) круга почитателей его таланта. «Лабас А. А. — король этой выставки!» — написал один из них в «Книге отзывов», которая бережно хранится наследниками художника. Читать эти сшитые вручную листы бумаги — несказанное наслаждение. Теперь отзыв можно отправить по Интернету, а свои чувства и мысли излить фейсбуку, а вот в начале 1960-х «Книги отзывов» исписывали от корки до корки.

По «Книге отзывов» 1966 года западный ученый с легкостью мог бы написать диссертацию на тему «Вкус советских масс и особенности понимания искусства рядовым зрителем».

«Аксельрод — не Пикассо, Лабас — не Марке. Удручающая скульптура. А все-таки хорошо, что выставили, — это пища для раздумья, особенно молодым» (Архитектор) или: «У Аксельрода скучно, грустно, люди очень унылые, никакого выражения. Лабас дает некоторую радость, оживление, яркость красок. Горшман посмешил. А вообще, спасибо» (Семья Гавриловых). Или вот такие перлы: «Ремесленники. Нет творческого подхода. Где душа картины? Лиц ы ничего не выражающие. Студийность»; «Посмотрев работы граждан Аксельрода, Горшмана и Лабаса, у меня сложилось такое впечатление, что у них нет от природы в области искусства элементарного дара, люди работали и вопреки себе (во вред) пошли по этому трудному пути»; «Не могу сказать спасибо устроителям выставки за полное отсутствие какой-либо информации о художниках. Посмотрев выставку, я подумал, что это художники откуда-нибудь из Израиля: сюжет, язык, корни изобразительной культуры — все мне не по нутру!» (Костромич). «Аксельрод — это муть, а не искусство. Запоздалое подражание Пикассо и ничего нового. Лабас — то же самое. Не нужно ума и таланта для такой мазни. Разочарована тем, что посмотреть у них нечего. Где же жизнеутверждающая нить их „произведений“!?» (Шихова). И рядом реплика другого посетителя: «Не понятно, как такая бездарная личность попала на выставку — видно, по пути из ЦУМа в Детский мир».

Каких же еще отзывов следовало ожидать после тридцати лет тотального господства соцреализма? [141] «Удивление вызывает не выставка. На выставке есть работы хорошие и плохие. Удивление вызывает тон многих записей, которые показывают, с каким неуважением, с какой легкостью беремся мы ценить без серьезного разбора многолетний труд художников. Мало того. Даже интеллигентные люди не стесняются ругать последними словами тех, кто не разбирается в искусстве, — ведь это же не вина этих людей, а плод определенного воспитания», — написал один из посетителей.

«Слишком мало мы знаем о 20-х-30-х годах, слишком плохо помним, поэтому-то рядом с „как ново, как свежо“ — „зачем нам эта мазня“», — прокомментировал кто-то «Книгу отзывов».

«Общее впечатление паршивое. Создается впечатление, что наша жизнь что ни на есть развеселое занятие. Хулиганство. Художники (с позволения сказать) просто смеются над посетителями. Неужели наше советское искусство опустело и выродилось до такой степени. Художественное образование дает ли право на такое безобразие, и право выставляться на выставках?»; «Вся выставка наполнена пейзажами, натюрмортами, портретами. А где же остальная жизнь? Где наши недостатки? Ни один художник их не показал. Что это — страх или осторожность? Никакой борьбы. Никаких страстей. Одно любование, да и то в рамках импрессионизма. Когда и на какой выставке покажут художники и наши печальные картины, которые, безусловно, есть» (С. Задробин). И рядом: «Смотрите выставки „Крокодила“».

К счастью, чувствующие и понимающие искусство зрители не перевелись, поэтому довольно тонких оценок творчества художников оказалось тоже немало.

«Осень в Москве. Но выставка вызывает настроение, скорее присущее весне. Хочется верить, что впереди лето, а не заморозки. Люди, которые по невежеству или по расчету тянут наше искусство ко временам А. Герасимова, достойны либо жалости, либо решительного осуждения». Или «Спасибо всем этим художникам, таким талантливым и таким разным. Неистовый Лабас, нежный и грустный Горшман (тонкий художник!), изумительный пейзажист Аксельрод. Их подвижнический труд так много нам дал, и такое было скрыто от нас тридцать лет. Еще раз спасибо за то, что ухожу с чувством „А мир прекрасен как всегда!“». Хотя подписей нет, записи эти сделаны явно хорошо осведомленными о состоянии дел в советском изобразительном искусстве зрителями. А вот режиссер Григорий Рошаль не побоялся и подписался: «Сорок лет мы не видели картин этих художников. Сорок лет! Ведь это горько — не выставляться сорок лет, и это мужество — остаться такими, какими они остались». «Пусть будет больше выставок старых художников, которые незаслуженно преданы забвению. Пусть будет Фальк, Тышлер. Пора нам увидеть нашего Шагала, Ларионова, Гончарову. Пора!» — написала врач Дзебоева, а безымянный студент Архитектурного института добавил: «Показали бы нам несколько групповых выставок… и самых разных мастеров вплоть до Малевича, Кандинского, Филонова, Шагала, а уж мы могли бы судить и решать. Думаю, что так оно и будет рано или поздно». «Честь и слава организаторам выставки, не побоявшимся показать нам всю эту „крамолу“. Стыд и позор тем, кто не решился до сих пор разрешить эту выставку. А художникам спасибо за радость». И рядом: «Согласен».

По числу положительных отзывов Лабас был явным лидером. «Интересная, солнечная выставка. Работы художника Лабаса оставляют очень хорошее впечатление, особенно пейзажи города. Легкость, впечатляемость, одним словом, настоящее искусство!»

После первых спутников и полета Гагарина художник Александр Лабас вдруг оказался необычайно современным. Он дождался своего часа: в конце 1950-х — начале 1960-х годов возродился космически-романтический пафос 1920-х. На киноэкранах появились фильмы о неизведанных галактиках и полетах в космос, по радио звучали песни «Нас звезды ждут» и «На пыльных тропинках далеких планет…». «Ранний Лабас просто прекрасен», — написал в «Книге» режиссер Андрей Тарковский. И родившийся в 1932 году Тарковский, и появившиеся на свет в 1940-х в глаза не видели ни лабасовских «Дирижаблей», ни «Первого паровоза на Турксибе», ни «Стрелочника с женой», ни «В кабине самолета», ни «Едут», ни «В метро» и «В самолете», ни «Портрета Переца Маркиша». Не видели они прежде и первых сочинских акварелей, и эскизов к формалистической картине «Противовоздушная оборона» и акварелей из серий «В дни войны в Москве» и «В поезде во время войны». Еще бы не написать «Лабас № 1!».