Николай Барсамов - Айвазовский в Крыму

Я очень сожалею, что Вы не слышали этого дифирамба, иначе Вы вряд ли стали бы развивать до такой степени неправильно Ваши мысли о собственном искусстве.»

За многие годы я не знаю ни одного случая, когда бы картины Богаевского вызвали разноречия в жюри. Как правило, они принимались под общие аплодисменты всех присутствующих.

Удивительная для такого большого мастера скромность и какое-то неверие в свои силы иногда проявлялись в самых неожиданных случаях. В 30-х годах Богаевский получил от журнала «Огонёк» заказ на акварельный рисунок для обложки очередного номера, причём в письме было указано, что на рисунке должна быть изображена крымская природа и одна-две характерные фигурки.

Константин Фёдорович пришёл ко мне за советом — как же ему быть. «Пейзаж я, конечно, напишу, а как быть с фигурками? Хотелось бы нарисовать сидящего пастуха с козою, но я этого не умею», — сказал он. Несмотря на мои уверения, что он прекрасно сделает и пейзаж, и фигурки, ведь он даже в детстве великолепно рисовал животных и людей, Константин Фёдорович решительно отверг такую возможность.

Наш разговор кончился тем, что Константин Фёдорович попросил меня вписать в его пейзаж фигуры. Я, конечно, согласился на это, хотя не совсем ясно представлял себе, как же это получится.

Через день я принёс ему акварельный рисунок пастуха с козой, сделанный довольно схематично, но по возможности близко к живописной манере Богаевского. Константин Фёдорович одобрил рисунок и как будто вздохнул с облегчением. Его, очевидно, радовало, что так просто был найден выход из создавшегося затруднения, видимо, тревожившего его.

Вскоре Константин Фёдорович показал мне законченную акварель для обложки. На ней был изображён горный крымский пейзаж с морской далью и соснами, под которыми восседал мой пастух с козой. Богаевский скопировал его совершенно точно, хотя, несомненно, он сам мог сделать эти фигурки, и гораздо лучше, чем при моём участии.

Лето Богаевский обычно проводил на новостройках, а начиная с осени принимался за большие акварельные эскизы, по которым зимой писал композиции маслом.

Как правило, Богаевский одновременно писал несколько картин. Они уже на самом первом этапе всегда были хорошо скомпонованы и точно нарисованы. В этой части он никогда не допускал никаких переделок в процессе работы. Что касается живописной стороны, то здесь он нередко оставался неудовлетворённым. Лёгкость и цветовую обобщённость акварельного эскиза, с которого писалась картина, художнику не всегда удавалось перенести в работу маслом.

Как-то Богаевский показал мне четыре большие картины после первой их прописки, когда они были только начаты. Это были варианты его крымских пейзажей, скомпонованные в духе классических мастеров: деревья на берегу зеркального ручья, скалистые горы, уходящие в голубую даль, и красивые облака на небе. Подобные картины Богаевский писал много раз. Но теперь в них была та свежесть и лёгкость колорита, та гармония цвета и формы, каких недоставало иногда его завершённым вещам.

Это был единственный случай, когда Богаевский показал только что начатые картины. Обычно на просмотр своих работ он приглашал в мастерскую после того, как картины были не только закончены, но и обрамлены. На этот раз, видимо, он сам остался доволен результатами первых прописок. А возможно, к этому примешивалось чувство тревоги за дальнейшую судьбу так удачно начатых картин.

Опасаясь обидеть Константина Фёдоровича, я всё же в разговоре о них заметил, что хорошо было бы оставить их в том виде, как они получились после первых прописок.

Ничего не возражая мне, Константин Фёдорович только грустно улыбнулся, как бы давая понять, что он и сам это понимает.

Позднее мы видели эти картины в мастерской законченными, в рамах, перед отправкой их на выставку. Они были очень хороши, но прежнее очарование — лёгкость письма и воздушность — всё же померкло в них.

Богаевский и в более поздний период творчества часто бывал «не в ладу» с масляной живописью. Он остро ощущал неравноценность уровня своего мастерства и живописных замыслов.

«Я после многих лет взялся опять за масло и чувствую себя в этом деле совершеннейшим новичком — точно никогда и не писал маслом. Особенно тягостно это наше невежество в знании самого материала (холста, красок и т. п.) и приёмов живописи.» — писал Богаевский А. А. Рылову.

Много раз он менял грунты своих холстов, растворители красок, то работая на масле, то смешивая его с петролем или воском, а несколько картин написал на лаках.

Мучительными поисками отмечен творческий путь Богаевского. «…Я работаю туго и тяжело, как всегда; никогда я не знал светлого моцартовского творчества, приносящего художнику радостное удовлетворение, у меня всегда работа — это восхождение на эшафот.» — писал он А. В. Григорьеву.

У Богаевского это не было пустой фразой. Живописное мастерство давалось ему трудно. Терзаясь в поисках более ярких средств для выражения своих замыслов, он по многу раз переписывал почти все свои картины. Быть может, благодаря этому Богаевский создал произведения, выделявшиеся среди других пейзажных работ на выставках 20 — 30-х годов глубиной, яркой индивидуальностью стиля, строгим мастерством.

Богаевскому везло в друзьях, охотно и широко помогавших ему во всех деловых взаимоотношениях с ведомствами, организациями, учреждениями, выставочными комитетами и т. п. Он был совершенно избавлен от заседательской суеты, обсуждений, утверждений, ожиданий и прочих процедур, какие для его натуры были бы совершенно невыносимы.

В молодости все его дела очень успешно вёл его друг, художник Константин Васильевич Кандауров, поистине человек золотой души. Богаевский в одном из писем А. А. Рылову написал: «Чудный это человек, Кандауров, весь предан делу художников, он не остановится ни перед какой жертвой, чтобы помочь им».

Кандауров часто приезжал в Феодосию и оказывал неоценимую помощь в работе картинной галереи им. Айвазовского. Он был самым стойким защитником идеи организации в галерее отдела, посвящённого творчеству К. Ф. Богаевского, и многих других начинаний.

После смерти К. В. Кандаурова в 1930 году ведение всех дел Богаевского — а их было немало — взял на себя другой, на этот раз молодой художник С. И. Лобанов, а позже — А. В. Григорьев. Они также совершенно бескорыстно оказывали неоценимую помощь и Богаевскому, и картинной галерее.

Творчество Богаевского развивалось в исключительно благоприятных условиях. Незначительные кризисные явления, неизбежные для творчества любого художника, сравнительно быстро проходили у него. И в этом также была немалая заслуга К. В. Кандаурова, Ю. А. Оболенской, С. И. Лобанова и А. В. Григорьева, которые своим добрым отношением смягчали их остроту и способствовали их устранению. Помощь этих друзей в какой-то степени влияла не только на живопись, но и на другие стороны творческой деятельности Богаевского.