Антон Ноймайр - Художники в зеркале медицины

С начала 1884 года в письмах Ван Гога отражается депрессивное настроение, которое впервые содержит в себе суицидальные оттенки. По единодушным высказываниям ближних, он никогда не скрывал свою радость перед ними, но и не показывал свою мрачность, угрюмость или неприятное расположение духа. Эти скромные, почти интровертивные поступки высвечивали в нем простого и социально-нуждающегося человека. Но, тем не менее, Ван Гог мог горячо отреагировать, особенно когда мнения расходились, в первую очередь это проявилось в отношениях с отцом. Однажды во время такой незначительной ссоры он угрожал ему ножом.

В Париже, куда Винсент прибыл в марте 1886 года, по-новому проявился его фанатизм в работе. Ни секунды он не рассуждал о том, есть ли у него обычное человеческое право ничего не делать для себя и жить исключительно для искусства. В творческой работе он не нуждался в посторонних импульсах: «Я сам для себя установил: когда меня покидает чувство упоения работой, я ухожу в безграничность». Можно говорить не только об энтузиазме Винсента, но и о чисто экстазном мироощущении. Если попытаться упорядочить эту клиническую картину психоза счастья, то наряду с эгоистичной стороной дела присутствует и альтруистический аспект, потому что Ван Гог неоднократно повторял, что изображает и рисует только для простых людей: «фигуры из народа и для народа», — и хотел отдать все простым людям. Чрезвычайная способность вдохновляться не являлась еще проявлением ненормальности, но уже относилась к темпераментному выражению «психоза, обусловленного счастьем и страхом». Это своеобразие темперамента выражалось настолько, что уже сама ссылка на психоз становилась оправданной. Его брат Тео тоже увидел в этом темпераменте причину того, что Винсент всегда очень быстро впадал в аффективное состояние. И, наконец, его картины, выполненные в парижский период, свидетельствовали о его резкости, «склонности к преувеличениям и постоянным попыткам достичь границ своих возможностей. Стремление к крайностям и экстремальным ситуациям поставило его на светлый путь создания картин, которые он уже обдумывал во время своего обучения». Эти слова Франка характеризовали художника как революционера в будущем изобразительном искусстве и должны были стать инаугурацией Винсента Ван Гога.

В феврале 1888 года Винсент покинул Париж, потому что в нем, по собственным словам, он был несчастен и едва не стал пьяницей. В Париже Винсент очень много курил и пил, отчего в письме брату намекал, что ему необходимо отправиться в путь, чтобы преодолеть собственный «паралич», под которым подразумевал алкогольную белую горячку. Жалобы на отсутствие аппетита и боли в желудке побудили Тео обследовать брата у двух врачей. Первый доктор порекомендовал ему умеренность и воздержание, второй настоятельно потребовал от него отказаться от алкоголя и женщин. Эти указания Винсент принял с неохотой, но все-таки придерживался их.

С момента прибытия в Арль, он был очарован красотой сельской провинции и ему не нужно больше думать о рекомендациях врачей и наставлениях брата, потому что он с упоением начал работать. Он сообщал брату: соприкосновение с природой было настолько впечатляющим, что он в этот момент ощущал обморочное состояние. Теперь он получал счастливое удовлетворение от выполненной работы. В Арле, опьяненный восторгом, он создал 190 картин маслом и свыше 100 рисунков!

Осенью этого года появляются сообщения о его мрачных, с оттенками страха мыслях. Он снова впал в меланхолию. Временами его депрессивное настроение, благодаря фанатичности в работе, ослабевало, но употребление алкоголя все усугубляло, как сообщал его друг художник Синьяк. Именно в этот момент, когда у Винсента наступило полное физическое истощение и душевное разрушение, причиной которого явилось творческое опьянение, Ван Гог страстно ожидал приезда в Арль Гогена, но эта запланированная совместная работа не могла быть полезной для него. Принципиальные разногласия в восприятии искусства привели Ван Гога и Гогена к дискуссии, достигшей «невероятного накала». Частые критические замечания Гогена, который для Ван Гога был учителем и мастером, по поводу работ Ван Гога, привели Винсента к тому, что он признал его превосходство над собой, после чего начал сомневаться в ценности своей работы и постепенно опасаться того, что его многолетние усилия и связанная с ними нужда были напрасными. К этому добавилась еще его любовь к сильной личности любимца женщин, к которой, по всей видимости, присоединялись гомоэротические компоненты. Нетрудно представить, что Винсент после споров о проблемах искусства с Гогеном впадал в состояние чрезмерного возбуждения, находясь в котором отрезал себе часть левого уха.

Это событие биографического анамнеза, свидетельствующее о первом проявлении кризиса, очень важно с медицинской точки зрения, потому что еще в раннем детстве был заложен основной камень его поздней психической нестабильности. Проблемы идентификации, возникшие в детстве, сформировали легко ранимую душу и вызвали чувство подчиненного положения, укоренили в нем страх. В результате он не мог соответствовать ожиданиям его родителей, а позже представлениям общества, оценивающего его как чудака и неудачника. В своих усиленных стараниях, связанных с проявлением любви и симпатий, он ощущал мнимое пренебрежение к себе или нанесение ущерба предумышленным отнятием любви, которое было наказанием за его неполноценность и ошибки в поведении. Все это сыграло определенную роль в проявлении мазохистских наклонностей, связанных с бичеванием и уничижением себя.

Чтобы создать полную картину природы его кризиса, необходимо еще раз вспомнить прошедшие события: когда Ван Гога привезли в больницу 23 декабря 1888 года, он потерял много крови, потому что попал в больницу только утром. Потеря крови была существенной: несчастный лежал в постели с едва заметными признаками жизни. Приехав тремя днями позже, Тео застал его в депрессивном состоянии, плачущим. Он отказывался от еды, ни с кем не разговаривал. 7 января 1889 года Винсент вернулся домой.

В результате «творческого помешательства» Ван Гог пытался перерезать себе артерию, что привело к значительной потере крови и необходимости отправить его в больницу. В письме от 28 января он сообщал о бессоннице, связанной со страхом одиночества, и здесь же писал о «невыносимых безумных представлениях», которые утихли как и кошмары после приема бромистого калия. Из этих строк можно сделать вывод, что он вышел из депрессии и стал заниматься творчеством. Искусство для него было действенным «противоядием» против всякого рода творческих помешательств. Особенно важным, с медицинской точки зрения, является замечание, что после освобождения из больницы у него вообще ничего не было. В заключение письма прозвучали сердитые слова: «Для того, чтобы полностью выздороветь, мне ничего не нужно. Итак, пожалуйста, не говори, что мне что-то нужно или будет нужно».