Джош Вайцкин - Искусство учиться

Именно в эти годы я начал находить сходство между судьбами людей и манерой их игры в шахматы. Великие шахматисты по определению очень умны в том, что касается шахмат, но в обыденных ситуациях даже самые хитроумные шахматные психологи могут обнаружить важные черты своего характера. Если гроссмейстер за обедом пробует на вкус что-то горькое и лишь чуть кривится, то это может быть признаком привычки скрывать свои мысли. Нетерпеливость во время ожидания в очереди в кафе может свидетельствовать о большом внутреннем напряжении. Удивительно, как много можно сказать о характере человека, если понаблюдать за его поведением под внезапно хлынувшим дождем! Некоторые стремглав бегут под крышу, закрывая руками голову, а другие лишь улыбаются и глубоко вдыхают свежесть дождя, наслаждаясь ветром. Что можно сказать о поведении человека в дискомфортных условиях?

О его реакции на неожиданность? Его стремлении контролировать все вокруг?

Ко времени, когда я вплотную занялся боевыми искусствами, мое поведение во время игры соответствовало моему характеру, и я умел достаточно ловко внушать соперникам выгодные для меня мысли о моем состоянии. Кроме того, я научился читать сигналы о психологическом состоянии соперника. Именно тогда я начал разрабатывать методы систематического контроля намерений противной стороны.

В шахматах тщательное изучение психологии оппонента и манипулирование может внешне выглядеть как незаметное вмешательство в ход мыслей соперника. В активных видах спорта, в том числе в боевых искусствах, умение распознать намерения производит немедленный, а иногда весьма ярко выраженный эффект, гораздо более заметный глазу постороннего наблюдателя. Представьте себе следующую сцену.

Я сражаюсь против опытного мастера туйшоу, который к тому же на двадцать с лишним килограммов тяжелее меня. Он прекрасный атлет, быстрый, сильный и агрессивный. Моя задача — устоять на ногах и не вылететь за пределы ковра. В этом поединке я собираюсь выиграть не за счет физической силы. Его исход решит сила ментальная. Поединок начинается с традиционного соприкосновения обратной стороной запястий. Я слегка нажимаю на его запястье, он отвечает тем же. Это задает тон атмосфере поединка. Мы делаем круги друг около друга. Я провоцирую его ложными выпадами, и каждый раз он отвечает контратакой. Мы сходимся в клинче'; каждый обхватывает правой рукой левое плечо противника, выдвинув правую ногу вперед. [21]

Я дважды толкаю его правым плечом, и он оказывает активное сопротивление. Я разрываю клинч и отступаю. Некоторое время мы атакуем и отступаем, держа дистанцию. Несколько раз я пытаюсь вывести его из равновесия толчками в корпус, но он уверенно уклоняется. Затем я открываюсь, подпускаю его на близкую дистанцию, и он опять вовлекает меня в клинч. В начале приема я опять толкаю его правым плечом, на этот раз совсем легко, и совершаю бросок, уходя назад правым плечом и втягивая его в пустоту, оставленную моим телом. Он тяжело обрушивается на ковер и явно смущен. Что случилось?

Это несколько утрированный пример ментального программирования. Я всего лишь наблюдал и провоцировал соперника совершать выгодные мне действия. Он гораздо крупнее меня и, по всей видимости, рассчитывал на свою силу. Я слегка нажал на его запястье в исходной позиции. Ему требовалось всего лишь нейтрализовать мой нажим, но он не остановился на этом и толкнул меня в ответ. Я задел его самолюбие, и он вышел из равновесия. Затем я вошел в клинч с большим и сильным парнем и дважды толкнул его, вовсе не надеясь сдвинуть с места. Я просто хотел выдержать определенную последовательность движений. Он большой, а я маленький... Если я толкаю его, он толкает меня в ответ. Когда он второй раз противодействует моему толчку плечом, я принимаю на себя часть его веса. Я становлюсь одной из его ног. Когда я отступил после первого клинча в этом бою, он почувствовал уверенность: ведь он двигался вперед, и я был подавлен, по его мнению. Я поощрял его стремление к противодействию еще некоторое время, а затем опять вошел в клинч. На этот раз мой толчок был совсем слабым. Он не принимал решения меня толкать, это произошло рефлекторно, но сразу после моего толчка, практически до того, как он успел это сделать, я провел бросок, продиктованный его запрограммированной реакцией.

Я ушел влево, и эффект оказался таким же, как если бы я убрал его ногу, на которую он как раз переносил вес тела. А я еще придал ему ускорение коротким и сильным приемом. И он уже лежал на полу в полном недоумении. Такие ситуации в боевых искусствах случаются нередко, и каждый раз со стороны это выглядит как магия. Мой противник только что прочно стоял на ногах, и вдруг его затянула какая-то черная дыра — ведь наши последние «фигуры» не требовали большой силы и не воспринимались его сознанием.

В реальном поединке такие приемы гораздо более совершенны. Представьте себе процесс концентрации удара во времени и пространстве, описанный в главе «Маленькие круги», применительно к наблюдению и «программированию» действий соперника. В действительности происходит только то, что тыльные стороны наших запястий соприкасаются, и я прилагаю к сопернику минимально доступное для восприятия усилие. Он дает отпор, не успев даже осознать, что делает. Тем самым соперник дает мне возможность сбить себя с ног с помощью простейшего приема из двух частей, поскольку его реакция на первый этап вполне предсказуема. Я начинаю двигаться, прежде чем он успевает отреагировать. Весь прием в деталях вряд ли будет заметен со стороны, если только мои движения достаточно сконцентрированны. Вторая часть приема в глазах посторонних наблюдателей покажется первой. При малейшем движении противника я двигаюсь первым.

Давайте вспомним один из самых интересных и психологически тонких картежных фокусов, выполняемых высококлассными иллюзионистами. Фокусник со сцены приглашает кого-нибудь из зрителей подняться к нему. Когда доброволец, «подсадная утка» (обычно мужчина средних лет, по-видимому, искреннее наслаждающийся представлением), поднимается на сцену, фокусник предлагает ему понаблюдать, как он тасует колоду карт. Затем мастер ловких движений рук кладет на стол колоду из пятидесяти двух карт и просит добровольца загадать одну из них. Попробуйте представить в воображении эту сцену. Затем фокусник снимает верхнюю часть колоды, кладет остальные карты на стол и просит добровольца открыть верхнюю. Ею оказывается загаданная карта. Как это произошло? Действительно ли фокусник сумел прочесть мысли помощника и вытащить именно эту карту, а не любую другую из оставшихся пятидесяти одной? Нет, конечно.