Уильям Моррис - Искусство и жизнь

Начало новых перемен пришло вместе с Тюдорами {11} в первой четверти XVI века, когда из земледельческой страны, добывавшей средства пропитания, Англия превратилась в землю животноводства, развивающегося ради прибыли. Интересующийся может прочитать повесть об этих переменах и бедствиях в сочинениях Мора и Латимера {12} . Мне остается только сказать, что эти перемены оказали самое прямое влияние на жизнь и методы труда ремесленников, ибо в ремесла теперь хлынули толпы безземельных, лишенных всего, кроме физической силы, с помощью которой они вынуждены были добывать себе пропитание. Изо дня в день они должны были продавать свою силу за какую-то плату тем, кто, наверно, не купил бы их труд в качестве товара, если бы сделка не обещала прибыли. Жестокие хищения, сопровождавшие в Англии религиозные реформы, своевольное разрушение наших общественных зданий, сопровождавшее ограбление общественных земель, несомненно сыграли свою роль в уничтожении искусства, которое все еще могло существовать при новых условиях труда.

Но сама Реформация была лишь одним из проявлений нового духа времени, порожденного великими экономическими переменами, гораздо более решительно повлиявшими на искусство, его творцов и их труд, чем любой иной ряд событий, как бы значительны они ни были. Перемены в условиях труда продолжали быстро нарастать, хотя все еще имело место так называемое домашнее производство. Работники в городах оказывались во все большей зависимости от своих нанимателей. Появлялось все больше и больше простых наемных работников, и серьезные перемены все больше затрагивали сам способ труда. Простое объединение рабочих в больших мастерских, во главе которых стал один мастер-хозяин, само по себе приносило экономию в расходах на помещение, освещение, отопление и прочее, равно как и сокращение ренты. Но это лишь прелюдия к еще более серьезным переменам. Возникло и быстро набирало темпы разделение труда. При старых средневековых условиях основной единицей труда был ремесленный мастер, который знал свое дело от начала до конца. Помогали ему простые подмастерья, которые, изучая свое ремесло, не были обречены прислуживать всю жизнь. Но при новой системе, включавшей в себя хозяина и работников, произошло также и такое изменение, при котором основной единицей труда стала группа, где каждый член зависел в своей работе от другого, а в одиночку работник оказывался беспомощным. При такой системе, именуемой системой разделения труда, человек может быть обречен и часто действительно обрекается всю свою жизнь производить пустяковую часть какого-либо пустякового рыночного товара. Я употребляю здесь настоящее время, потому что система разделения труда все еще развивается бок о бок с современным развитием производства, рассчитанного на получение прибыли, о чем я буду говорить подробнее в другом месте.

Вам следует понять, что появление и развитие системы разделения труда — не случайность, не проявление какой-то преходящей и необъяснимой моды, вызывавшей у людей желание работать именно таким способом. Это было вызвано экономическими переменами, которые вынуждали человека заниматься производством не ради своего пропитания, как в прошлом, а ради прибыли. Почти все изделия, кроме тех, что создавались совершенно домашним способом, должны были теперь проходить через рынок, прежде чем попасть в руки потребителя. Они производились теперь для продажи, а не главным образом для потребления, и когда я говорю «они», я имею в виду их совокупность. Художественная отделка, как и очевидная полезность вещи, стала теперь предметом рынка, и допускалась она скудно, в соответствии с интересами капиталиста, использующего труди машиноподобного рабочего и художника, окованных потребностями прибыли. Ибо, поймите, к этому времени разделение труда привело к тому, что, в отличие от прежнего времени, когда все рабочие были также и художниками, произошло деление на рабочих, которые не являются художниками, и на художников, не являющихся рабочими.

Эта перемена завершилась или почти завершилась к середине XVIII века, и мне не кажется необходимым прослеживать постепенный упадок искусств, начиная с XV века вплоть до этого времени. Достаточно сказать, что очевидный упадок искусств шел неуклонно. Лишь там, где люди остались вне могучего потока цивилизации, где жизнь сохраняла первозданность, а производство продолжало оставаться домашним, в произведениях искусства сохранялись еще кое-какие следы пережитого человеком наслаждения. Повсюду же безраздельно царило доктринерство. Лишь немногие из живописцев, которые обычно словно бы сквозь раскрытые ими окна показывали жизнь и подвиги святых и героев, даже более — самые небеса и град божий, пребывающий над любезным их сердцу земным градом, сумели не превратиться в претенциозных пачкунов, в светских льстецов высокородных некрасивых дам и глупых высокомерных аристократов. И чего же можно было ожидать для архитектурных искусств от какой-нибудь группы машиноподобных людей, которые, правда, объединялись, но лишь ради более быстрых темпов и точности процессов производства? Чего же можно было ожидать для декоративного искусства от его создателей, в лучшем случае педантов, презиравших человеческую жизнь, а в худшем — механически работающих поденщиков, не многим отличавшихся от несчастных тружеников? Вопреки всяким расчетам, в конце концов была создана всего лишь масса нелепых побрякушек, дорогостоящей роскоши и показной пышности, получивших с той поры в высшей степени заслуженное унизительное наименование «декора».

Завершается ли этим повесть об упадке искусств? Нет, предстоит еще и другой акт той же драмы, которому суждено стать либо хорошим, либо дурным в зависимости от того, готовы ли вы воспринять его как финал или же вам хочется возмутиться, то есть обрести надежду на что-нибудь лучшее. Я рассказывал о том, каким образом рабочий превратился в машину. Мне остается рассказать, как он был сброшен даже с этого шаткого возвышения, на котором он все же сохранял чувство собственного достоинства.

В конце XVIII века Англия была страной, занятой промышленным производством наравне с другими странами. Промышленность все еще занимала второстепенное место в сравнении с обыкновенной сельской жизнью и была неотделима от неё. В течение полувека всё это изменилось. Англия стала подлинно промышленной страной — мастерской мира, с гордостью называемой так ее патриотически настроенными сыновьями. Это удивительная и в высшей степени важная революция была порождена машинами {13} . Производство, обусловленное успехами и переменами в мире, о которых было бы слишком долго говорить, даже если б я ограничился сжатым рассказом, было навязано населению нашей страны. Вы вправе воспринять эту огромную машинную промышленность, с одной стороны просто как продукт полного развития производства ради прибыли, а не ради пропитания, что началось еще во времена Томаса Мора, а с другой стороны — просто как революционное последствие простого разделения труда. В ходе личных моих занятий я по необходимости достаточно углубился в изучение системы мастерских XVIII века, чтобы отчетливо увидеть, сколь серьезно отличается она от фабричной системы нашего времени, с которой, однако, обычно смешивают систему мастерских. Поэтому я с неприкрытым сочувствием вникал в объяснение смысла и тенденций этой перемены, содержащееся в произведениях великого человека {14} , которого, думается, я не должен называть в этом собрании, но который помог мне понять достаточно сложные проблемы (их тоже не следует здесь упоминать), касающиеся сущности труда и его продукции. Но одно по крайней мере я должен сказать. Если в условиях разделения труда XVIII века люди вынуждены были неизменно трудиться над какой-нибудь пустяковой деталью примитивным механическим способом, который они столь же примитивно понимали, то при фабричной системе и при почти автоматическом машинном оборудовании, характерных для нашей теперешней жизни, рабочий довольно часто может менять свою работу, может переводиться с одной машины на другую, едва ли даже зная, что он вообще производит. Другими словами, в условиях XVIII века рабочий был низведен до положения машины, при нынешней же системе он превратился в раба машины. Именно машина под страхом голодной смерти приказывает ему делать то или иное. Да, и это отнюдь не метафора: если машине угодно, если ей по нутру спешка, то она может заставить рабочего пройти тридцать миль в день вместо двадцати или же, если он откажется, послать его в работный дом.