Уильям Моррис - Искусство и жизнь

Представьте себе хотя бы в общих чертах нынешнее положение трудящихся классов; не отвлекайтесь на размышления, могли ли они или не могли достигнуть большего за последние пять столетий или последние пять десятилетий, но посмотрите, каково их положение сравнительно с другими классами нашего общества. При этом мне хотелось бы воздержаться от какого-либо преувеличения привилегированности высших и средних классов, с одной стороны, и невыгоды положения трудящихся классов — с другой. Да и нет никакой необходимости в преувеличении; даже если принять все возможные допущения, контраст остается достаточно разительным. В конечном счете нет надобности идти дальше простого утверждения, которое легко выразить несколькими словами: рабочие унижены сравнительно с неработающими.

Когда мы вспоминаем такое, например, утверждение, согласно которому труд есть источник богатства, или, иначе говоря, — человек должен трудиться для того, чтобы жить, — и это для людей закон природы, — то легко увидеть, сколь ужасающ сам факт, что уровень жизни работающих ниже уровня неработающих. Но как бы поразителен этот факт ни был, возможно, он взволнует воображение некоторых из нас, во всяком случае, людей состоятельных, если я кратко остановлюсь на некоторых чертах этого позорного явления и окажу прямо, что оно означает.

Начнем с самого начала. В сравнении с неработающими рабочие хуже едят и хуже одеваются. Это верно относительно всего класса, но значительная его часть настолько плохо питается, что не только вынуждена поддерживать свое существование куда более грубой и куда более скверной пищей по сравнению с людьми, ничего не производящими, но им даже этой пищи не хватает, чтобы должным образом поддерживать свою жизненную энергию, и вследствие полуголодного существования они подвержены болезням и ранней смерти. Но зачем говорить «полуголодное существование»? Давайте скажем напрямик, что большинство рабочих умирает с голоду. Что касается их одежды, то они одеты так плохо, что зловонная грязь их одеяний неотъемлема от их жизни и оказывает рабочим услугу по части защиты их от непогоды согласно древней пословице «грязь да кожа — все платье бедняка».

Кроме того, жилища рабочих — и это касается даже наиболее состоятельного их слоя — намного хуже питания и одежды. Лучшие из их домов или комнат не годятся для того, чтобы в них жили человеческие существа, так они переполнены. Они и не годились бы, даже если бы их двери выходили в сады или перед ними открывались виды на приятную сельскую местность или красивые скверы; но когда думаешь о жутком убожестве и тесноте улиц и проулков, где расположены эти лачуги, то почти непроизвольно пытаешься притупить свое представление о пригодности и приличиях — настолько жалки эти улицы. Что касается жилищ беднейшей части наших городских рабочих, то я, признаться, знаю о них только понаслышке и не дерзаю столкнуться с ними лицом к лицу, хотя, кажется, мое воображение, рисуя их, может достаточно далеко меня завести. Когда я проходил через бедные городские кварталы, меня всегда поражало одно — шум и сумятица, которые не дают сосредоточиться мысли и которые составляют такой контраст с достойным спокойствием кварталов, где живут те, кто может позволить себе такое благословенное существование.

Итак, пища, одежда и жилье — вот три важных статьи в материальном положении людей, и я напрямик утверждаю, что в этом отношении контраст между неработающими и работающими ужасен, и слово это — не преувеличение. Но разве нет контраста и в чем-либо другом — в образовании, например? Некоторые из нас привыкли хвастаться существующим у нас начальным образованием. Возможно, что в нем представятся и свои хорошие стороны (а может, и плохие), но это требуется доказать. Но почему же не пойти дальше? Почему оно — начальное, или элементарное? В обычной речи элементарное образование противопоставляется широкому. Вам известно, что среди лиц свободных профессий, принадлежащих к паразитическому классу, к которому и сам я принадлежу, если кто не умеет читать на латыни и хотя бы немножко не понимает по-французски или по-немецки, то старается скрывать это от всех как нечто постыдное, если только он не обнаруживает настоящих способностей к математике или физике, компенсирующих его невежество в истории и классической филологии. В то же время, если рабочий немножко понимал бы латынь или французский, то на него смотрели бы как на весьма незаурядного человека, своего рода гения, — и он заслуживал бы этого, если учесть окружающие его трудности. И это еще одно свидетельство явного и недвусмысленного различия в положении людей.

Но в конце концов не только кое-какие обрывки плохо переваренных знаний оказываются для нас наглядным свидетельством такого различия. Оно выражается еще больше в склонности и привычке к чтению, в способности наслаждаться утонченной мыслью и ее выражением, что является достоянием более состоятельного класса (несмотря на постыдное несовершенство его образования) и чего, к сожалению, недостает трудящемуся и несостоятельному классу. Непосредственная причина отсутствия этих качеств мне достаточно хорошо известна, и это еще один штрих в указанном контрасте: она — в единстве досуга и домашнего простора, что в глазах состоятельного класса является его прирожденным правом, а без этих условий образование, как мне часто приходилось говорить, — пустая насмешка. Рабочий класс лишен и досуга и домашнего простора, и даже «социальные реформаторы» надеются, что он примирится с их отсутствием. Вы, конечно, понимаете, что, говоря об этом, я думаю о самостоятельном ремесленнике, а не об убогом, за дерганном,, ослепленном нищетой и отчаянием бедняге из самого низшего трудового сословия, то есть сословия самого многочисленного.

Подумайте и над тем, какое резкое различие существует просто в отношении отпусков. Тот же досуг! Если интеллигент-профессионал (такой, скажем, как я) сделает немного больше, чем положенную на каждый день работу, — боже мой, какую суматошную заботливость начинают проявлять о нем друзья! Как они постоянно убеждают его не перенапрягаться, уделять внимание своему бесценному здоровью, необходимости отдыха и все в таком роде! И вам известно, что если те же самые люди увидят, как какой-нибудь нанятый ими ремесленник мечтает о будущем отпуске, то они начнут сурово порицать его за такую жажду отдыха. Они начнут обзывать его (возможно, заглазно) пропойцей, лодырем, дадут ему и другие прозвища. И если он получает этот отпуск, то в ущерб своему карману и своей совести, в то время как в среде людей свободных профессий ежегодный отпуск считается частью положенной оплаты за службу. Еще раз обратите внимание на различие критерия в отношении рабочего и не рабочего!