Владимир Порудоминский - Солнечная высота

И всё это было весело, со звонкими шутками, сверкая улыбками. Я просто была влюблена в них и эту любовь стремилась передать в картине».

Как нужна была эта любовь первым зрителям «Хлеба»!

Они только что прошли тяжёлыми, беспощадными дорогами войны, а теперь возводили заново разрушенные врагом города, строили заводы, перегораживали плотинами реки и ставили на них электростанции, украшали землю садами, сажали леса или, так же как колхозницы на картине Яблонской, растили и убирали хлеб.

Для художника в его картине нет мелочей. Всякий предмет, пусть даже на первый взгляд не очень приметный, нужен ему, чтобы сказать главное. Всякая малость передаёт чувства и мысли художника.

Фрагменты картины

В кучу зерна отвесно воткнута деревянная лопата. Яблонская написала её, будто это сверкающий солнечный луч. Рукоятка лопаты светится золотом, она сохранила тепло сжимавших её рабочих ладоней.

Лежит на земле жестяной совок. Совсем неказистый. Уже и помялся немного. Но этим совком насыпают зерно в мешки. И мы чувствуем, что художница любуется им. Для неё совок дорогая и нужная вещь.

А вот старые весы с тёмными чугунными гирями. Наверно, они немало повидали на своём веку. Может быть, в суровое военное время, пока на нашей земле хозяйничал враг, они прятались без дела в каком-нибудь заброшенном сарае. Теперь они снова на воле, под ярким солнечным небом. На них взвешивают колхозный хлеб.

Тут же, на весах, замечаем поношенную полевую сумку. Видно, бригадир снял её с плеча, приткнул наскоро, а сам побежал куда-то в другое место. Жаркая пора — нужно всюду поспеть. Мы смотрим на потёртую полевую сумку и угадываем жизнь человека, которого на картине нет. Ну, конечно же, наш бригадир — фронтовик, участвовал в боях, воевал храбро и умело, а кончилась война — вернулся в родной колхоз и теперь командует в битвах за хлеб.

Фрагмент картины

Яблонская одела своих колхозниц нарядно, празднично.

Светлые кофты ярко сияют на солнце. На женщинах юбки с цветным узором — по будням такие обыкновенно лежат в сундуках, носят их редко, а на работу в них и подавно не ходят.

Но Яблонская писала праздник!

Среди белых кофт и платков весело горят — будто поют звонким голосом — красные бусы на шее у девушки, склонившейся над мешком, красная кофта колхозницы, стоящей к нам спиной, кумач лозунга на борту грузовика.

Художница вспоминает, что, работая над картиной, сделала зерно, засыпавшее землю, светлее, чем на самом деле, — пусть сверкает на солнце! «Хотелось, чтобы хлеб, ради которого и работают эти люди, звучал в картине с большей силой и радостью».

Татьяна Ниловна Яблонская писала картину «Хлеб» около года. Писала горячо, бодро, весело, так же, как работают её героини, которых мы видим на холсте.

Фрагмент картины

Картина вроде бы получалась, но художница чувствовала, что можно ещё что-то изменить к лучшему. Наконец она поняла, что нужно сделать.

Сначала колхозница посреди холста держала лопату в руках. И голова её была повёрнута направо и в глубь картины. Женщина точно перебрасывалась словами с подругами.

Теперь она воткнула лопату в золотое зерно и, засучивая рукава, с улыбкой повернула голову к зрителям.

— Смотри, как мы хорошо, радостно, дружно работаем,— говорит она.— А ну, давай и ты с нами!

ЛЕТО. 1967

Белые хаты-мазанки под высокими кровлями. Круглые кроны деревьев в садах. И такие же круглые вётлы над водами неширокой речки. Полосатые огороды. За селом на пастбище стадо коров.

Сколько таких сёл на Украине! Не сосчитать!

Конечно, художница могла написать какое-нибудь одно, определённое село, которое хорошо знала. Например, Щучинку, где увидела свои «Безымянные высоты». Или Летаву, откуда привезла «Хлеб».

Но Яблонская написала не Щучинку, не Летаву, не уголок какого-нибудь одного села, подсмотренный на месте: она написала и Щучинку, и Летаву — все родные украинские сёла, которые видела, хранила в памяти. Она написала — вообще село.

И эти девочки были в белых платьях и платочках, бегущие по бережку. За свою жизнь Яблонская сделала много хороших портретов. Но приглядимся: она, наверно, не очень хотела, чтобы на холсте были какие-то знакомые ей девочки. Она, наверно, не старалась передать неповторимые черты каждой девочки, чтобы зрители тут же поняли: другого такого лица на свете не сыщешь. Это — вообще девочки.

Это вообще село, вообще девочки, вообще лето.

Это наше общее лето.

Это, может быть, даже воспоминание о лете, где всё сливается: прошлогоднее лето, и позапрошлогоднее, и то, которое было три года назад, и то, про которое читал в книжке или кто-нибудь рассказывал.

Может быть, это даже не воспоминание, а настроение — хорошее настроение от всех хороших летних дней, которые были у нас в жизни, да по отдельности не запомнились.

Смотришь на картину и думаешь: а ведь и у меня был такой жаркий летний день, белые мазанки, зелёная трава на пригорках, круглые деревья, полосатые огороды. С тихим плеском течёт река, в ней отражаются прибрежные вётлы, и в этих местах вода кажется глубже и прохладней.

Две девочки в белых платьях пробегают мимо...

Жизнь. 1966

Надо хорошо подумать, почему Яблонская так назвала картину — «Жизнь».

В хате на лавке сидит бабушка, тёмная, сухонькая от старости, держит внучка на руках.

Картина, конечно, о том, что старуха долгую жизнь прожила, и прожила не зря, о том, что у внука вся жизнь впереди, и тоже не пустая — нужная людям жизнь.

Сошлись то, что было, и то, что впереди, прошлое и будущее. Жизнь не останавливается. Всякий человек продолжает дело, которое начали до него другие люди.

Всё самое хорошее на свете старшие передают младшим. Деды и бабушки, матери и отцы передают детям, внукам.

— Вот поле, мы на нём наш век работали — теперь вам его пахать, бросайте в него зёрна, дарите людям вкусный хлеб.