Евгений Осетров - Живая древняя Русь. Книга для учащихся

Движение за возрождение ценностей, завещанных нам предками, началось еще в минувшем веке.

Крупнейшие русские писатели, композиторы, художники, зодчие обращаются к сокровищнице древнерусского искусства и черпая в ней мотивы для новых произведений, и создавая переложения-стилизации, и восстанавливая то, что казалось утраченным навсегда. А. Бородин был некогда воодушевлен «Словом о полку Игореве» и лучшие годы жизни посвятил созданию оперы «Князь Игорь», которая вот уже много десятилетий шествует по сценам мира. Вспомним М. Мусоргского, И. Стравинского и С. Рахманинова, обращавшихся столь плодотворно к нашей музыкальной старине.

Среди пионеров, почувствовавших глубину и красоту старого искусства, должен быть назван Николай Константинович Рерих, неустанно совершавший путешествия по древнерусским городам, много трудившийся в художественном гнезде — Талашкине, под Смоленском, где были созданы художественные ремесленные мастерские, ставившие целью возрождение русского народного творчества.

Живописные полотна Рериха во всем мире (в Европе, Азии, Америке) в последние десятилетия пользуются особенно большим успехом: выставочные залы с трудом вмещают посетителей, желающих приобщиться к миру прекрасного, неразрывно связанному с нашей историей. Леонид Леонов так оценил значение Рериха для современности: «В особенности люблю раннего Рериха — он для меня как бы полное сладостных и пророческих видений окно детства — собственно моего и — моего народа. И всегда были близки мне его мысли и мечтания о свободном от зла и непогоды, светлом и чистом человечестве, — но еще ближе его страх утерять некое вечное сокровище, которое мы постепенно, незаметно и запросто разучиваемся ценить».

Нельзя не гордиться тем, что наша страна поставила некогда подпись в числе других крупнейших стран мира под международной конвенцией, в основу которой был положен так называемый «пакт Рериха», обязывающий защищать и охранять памятники культуры, где бы они ни находились.

В основу книги легли впечатления от встреч с великими памятниками древнерусского искусства во время моих журналистских поездок на протяжении всей жизни. Я многим обязан тем авторам, которых читал, и тем людям, которые щедро делились со мной своими знаниями.

Что мне шумит, что мне звенит рано-рано перед зорями? Скоро, видимо, забрезжит рассвет. Звезды меркнут, и ветер сдувает с черной тверди светила — одно за другим. По небу несутся тревожные облака. Мне нынче опять видятся две зари: одна на востоке, ровная, ясная, золотящая по краям лиловую тучу, и другая на западе, похожая на окровавленное пожарище. Впрочем, эти две зари я вижу много недель подряд.

Счет дням давно потерян.

Мы идем днем и ночью.

Я забыл, когда мне приходилось спать.

Я иду по следам князя Игоря, героя древней лиро-эпической поэмы «Слово о полку Игореве». Ноги одеревенели в походе и кажутся мне чужими. Они напоминают сказочные сапоги-скороходы, что в одно прекрасное утро сбежали от хозяина. Надо идти вперед и поэтому о ногах не следует думать, — иначе они откажутся шагать. Стану размышлять совсем о другом. Еще раз проверю, не улетучились ли из памяти за эти месяцы строки, которые я еще в детские годы вытвердил наизусть. С трудом разжимая запекшиеся губы, я повторяю слова, что придают мне силу и бодрость. Слова сверкают перед глазами, как сказочный скатный жемчуг.

«Прыснуло море полночью, идут смерчи мглами… Погасли вечером зори. Игорь спит, Игорь бдит, Игорь мыслью поля мерит…» [1] Примеры текста «Слова» приводятся в разных переводах, в том числе авторском.

Неужели это написано восемь столетий назад? Неужели эти трепетные, полные внутренней энергии, живописующие слова произнесены человеком, чье имя затерялось в толстых летописных фолиантах с кожаными корешками? Неужели мы никогда не узнаем имя автора «Слова о полку Игореве»?

«Игорь спит, Игорь бдит…» Ведь это же сказано про меня или про моего друга, шагающего с вещевым мешком по пыльным дорогам войны. Ведь это у моего друга от многодневного бдения воспалены глаза. Это он — спит и не спит, это я — шагаю и не шагаю.

Вражеская оборона взломана. Передний край — выжженная снарядами «катюш» земля — далеко позади, мы днем и ночью преследуем убегающих к Днепру немецких оккупантов.

На десятки верст раскинулось безлесное пустынное пространство, поблескивающее островками полусожженного серебристого ковыля. Древняя степь, считавшаяся некогда окраиной Половецкого поля. Без труда можно представить, как на одиноких холмах пылали костры кочевий, чернели шатры и раздавалось дикое конское ржание.

Пожухлые степные травы расцветут весной. Прорастет омытая дождями зелень. Мы не увидим вешнюю пору. В небе гудят бомбардировщики. В нашу сторону пикирует назойливая «рама». Не знаю, дождемся ли мы рассвета. Не надо, не надо об этом думать. И я вслух говорю: «Что мне шумит, что мне звенит рано-рано перед зорями?»

Всю весну и лето того памятного сорок третьего года, глубоко Закопавшись в землю, выстроив блиндажи, доты и землянки, укрывшись в непроходимых брянских и курских лесах, мы простояли в обороне. Какие это были месяцы! После непрерывных скитаний — на вокзалах и в теплушках, на открытых машинах в лютые морозы, пешком по снежной целине — ночлег на одном месте воспринимался как дарованное судьбой счастье.

Месяцы окопного сидения врезались в память. Я видел тогда, как на полянах, на солнцепеке, осел снег, по тропинкам побежали ручьи и в конце марта над луговыми проталинами бубенцами зазвенели жаворонки. Какое той весной было синее-синее небо!

В. А. Фаворский. Иллюстрации к «Слову о полку Игореве».

Природа старалась вовсю, развертывая — что ни день — перед нами, словно свиток, разрисованный рукой волшебного мастера, свою нескончаемую красоту. Мы жадно впитывали ее, понимая, что для многих из нас завтра не наступит.

Короткой предлетней ночью, когда усердно заливались курские соловьи, мои одногодки-друзья ушли, натянув на себя плащ-палатки, в долину, повитую пеленой тумана. Они не вернулись из разведки. Они навсегда остались лежать в черной курской земле, обильно политой кровью на протяжении веков. На травянистых буграх лесного ручья появилось несколько могильных холмиков. За знакомой строкой «кровавые берега не добром были посеяны: посеяны костьми русских сынов» мне виделись близкие, родные лица…