Ю. Яралов - Зодчие Москвы XV – XIX вв. Книга 1

В 1797 г. работы в Останкинском дворце были завершены, и, по существу, вместе с ними закончилась творческая биография Павла Ивановича Аргунова, крепостного архитектора графа Шереметевых, хотя в ту пору ему был всего тридцать один год.

По желанию своего владельца Аргунов в 1797 г. переехал в Петербург и занялся различными второстепенными работами: отделкой некоторых комнат Фонтанного дома, ремонтом его садового павильона, устройством (под руководством В. Бренны) дачи графа в Павловске. Одно время Аргунов руководил всеми крепостными мастерами – резчиками, позолотчиками, живописцами и т. д., работавшими в московских и петербургских домах Шереметевых. Граф Николай Петрович не отпускал зодчего от себя, но и не поручал ему чего-либо значительного. Постепенно его обязанностью стало лишь расставлять мебель да смотреть за ее сохранностью и уборкой комнат.

Естественно, это не могло способствовать развитию таланта молодого архитектора, фактически оставшегося не у дел и, конечно, тяжело переживавшего такое положение. Спустя девять лет после отъезда из Останкина его не стало. В марте 1806 г. в книге «Города Санкт-Петербурга, церкви Симеона и Анны» появилась запись о том, что «графа Николая Петровича Шереметева служитель Павел Аргунов 38 лет умер горячкою и похоронен на Волковском кладбище».

Недолгая творческая жизнь Павла Аргунова связана о созданием дворца-театра в Останкине, который стал своеобразным памятником таланту и умению крепостных мастеров. Дарования этого зодчего, раскрывшиеся в многочисленных проектах и рисунках, фантазия, вкус и профессиональное мастерство, выразившиеся в художественной отделке интерьеров дворца, – все это свидетельства незаурядности его таланта, одного из самых ярких в русской архитектуре второй половины XVIII века.

Общий вид дворца и парка в Кускове Дворец в Кускове. Ф. Аргунов. 1770-е годы

Вид села Останкина. С литографии К. Брауна. 1825

Карл Иванович Бланк – зодчий во втором поколении. Предки Бланков – французские гугеноты – бежали от религиозных преследований в Германию. Родоначальник их русской ветви Яков был приглашен Петром I из Саксонии на Олонецкий завод, где служил «молотовым мастером» – выковывал стальные брусы. Сын его Иван (Иоганн) Яковлевич уже настолько обрусел, что начал свою службу с должности переводчика при архитекторах Н. Гербеле и И. Маттар-нови, прибывших в Россию из Саксонии. Одновременно он обучался у них архитектуре и со второй половины 1730-х годов стал довольно известным петербургским архитектором. И. Я. Бланк был близок к выдающемуся градостроителю П. М. Еропкину, который вместе с Артемием Волынским пытался бороться против засилия иностранцев в послепетровской России. Волынский и Еропкин пали жертвами в этой борьбе и были казнены. И. Я. Бланку уготовили меньшую кару – его приговорили к битью кнутом «нещадно» и к ссылке в Сибирь навечно. Двенадцатилетний сын Ивана Карл, две его сестры и мать были отправлены вместе с отцом под конвоем в далекий и тяжкий путь, полный горестей и лишений, от которых где-то под Казанью скончалась мать несчастных детей. Более четырех месяцев продолжался скорбный путь. Только в ноябре 1740 г. они прибыли в Тобольск, и конвойный сержант, сопровождаемый тремя солдатами, сдал под расписку в Сибирскую губернскую канцелярию ссыльного и его детей.

В том же ноябре в Петербурге произошел дворцовый переворот, свергнувший Бирона с поста регента. Одним из результатов этого переворота было решение вернуть Бланка с семьей из ссылки, но не в Петербург, а в Москву. Так юный Карл вместе с отцом оказался в Москве. В Тобольске, где Бланки пробыли шесть месяцев, Карл познакомился и подружился со своим сверстником Александром Кокориновым, вместе с которым занимался архитектурой у отца. Затем они все вместе отправились в Москву, где Иван Яковлевич получил под свое начало архитектурную команду, а ребята продолжали учиться у него. Кокоринов, впрочем, вскоре поступил на государственную службу, а Карл продолжал заниматься у отца. После его смерти он стал учеником команды И. К. Коробова, ведавшей «городовым строением», т. е. стенами и башнями Кремля, Китай-города и Белого города, а также всеми казенными зданиями и сооружениями, кроме дворцов и церквей.

После смерти Коробова команду возглавил архитектор В. Обухов. В сентябре 1748 г. он вместе с известными зодчими А. П. Евлашевым и И. Я. Шумахером устроил экзамен ученикам – К. Бланку и А. Кокоринову, «которые подлежащие принципы архитектуры обучали и при казенных работах на практиках всегда бывают неотмеи-но и себя держат порядочно и по экзаминации в теории и практике по заданным им вопросам о регулах (т. е. правилах. – А. К.) архитектуры, о расположении покоев и об укреплении фундаментов с ясными доказательствами явились весьма достойными награждения быть гезелями». Решение вопроса задержалось, так как архитектор Д. В. Ухтомский представил к званию гезеля также двух своих учеников. В мае следующего года работы всех претендентов смотрел сам обер-архитектор Б. Растрелли, бывший тогда в Москве. Он особо отметил мастерство К. Бланка как искусного рисовальщика и «ипвептора» (сочинителя) деталей. В августе Сенат утвердил всех четырех в звании гезеля, с жалованьем по 250 рублей в год.

Так закончились ученические годы Карла Бланка. Следует подчеркнуть, что до сих пор в литературе господствовало ошибочное мнение, будто К. Бланк был учеником Ухтомского. На самом деле он не имел никакого отношения к этому архитектору. Истоки мастерства он воспринял у своего отца и И. К. Коробова. Рационалистическая направленность творчества последнего, несомненно, повлияла на становление К. Бланка как мастера архитектуры раннего классицизма.

Бланк был направлен в команду Евлашева, который ведал строительством императорских дворцов. Это назначение принято, вероятно, под влиянием Растрелли, так как Евлашев был доверенным исполнителем всех его замыслов в Москве.

Как раз тогда Растрелли поручили восстановление шатра Воскресенского собора в Новоиерусалимском монастыре под Москвой. Обер-архитектор побывал на месте, ознакомился с проектом И. Ф. Мичурина по воссозданию собора, отверг его декоративную концепцию и набросал собственный эскиз внутреннего убранства шатра. Объем восстановительных работ был грандиозен, и, не желая забираться надолго в московское захолустье, Растрелли рекомендовал поручить руководство осуществлением декоративной части по его эскизу молодому, но очень приглянувшемуся ему гезелю Бланку.