Генрих Волков - Тебя, как первую любовь (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение)

Пушкин вновь обращается к истории. Фигура мятежного Пугачева теперь все более и более его привлекает и завораживает. Тему эту Пушкин в конце концов решает в двух планах: и в качестве профессионального историка в "Истории Пугачева", и в качестве писателя в "Капитанской дочке".

Сначала было создано произведение историческое. Пушкин скрупулезно собирал факты и свидетельства для этого труда. Он объездил несколько губерний, где еще помнили Пугачева, где еще были живы люди, его знавшие, где гуляли из уст в уста предания о нем. Все это было записано поэтом-историком и передано потомству с самой строгой объективностью, пунктуальностью и деловитостью.

Сам Пушкин гордился высоким, профессионально-научным уровнем "Истории Пугачева" - тем, что он впервые ввел в научный оборот "исторические сокровища", а именно: множество неизвестных в литературе документов, писем, свидетельств, мемуаров, что все это было проанализировано с добросовестностью и осмотрительностью исследователя. "Я прочел со вниманием все, что было напечатано о Пугачеве, - писал Пушкин, - и сверх того 18 толстых томов in folio разных рукописей, указов, донесений и проч. Я посетил места, где произошли главные события эпохи, мною описанной, поверяя мертвые документы словами еще живых, но уже престарелых очевидцев, и вновь поверяя их дряхлеющую память историческою критикою".

Пушкин словно намеренно отрешается от всяких эмоций, от всякого субъективного, пристрастного суждения о лицах и событиях. Он хочет говорить языком самой истории. Он приводит факты и свидетельства, освещающие события с разных сторон, порой противоречивые. Пусть читатель делает выводы сам, пусть размышляет над фактами.

С какой целью предпринял Пушкин этот нелегкий труд, эти утомительные поездки, исследования архивных материалов? "История Пугачева"

заведомо не сулила большого успеха, она была рассчитана лишь на узкий круг читателей.

Нередко можно встретить мнение, что "История Пугачева" проникнута сочувствием поэта к главарю повстанцев, что он будто бы хотел разоблачить бытовавшее о Пугачеве представление как о бесчеловечном злодее и разбойнике. По отношению к "Капитанской дочке" это, пожалуй, и справедливо, а вот к "Истории Пугачева" - нет.

Сетования на то, что Пушкин не изобразил Пугачева романтическим героем, раздавались сразу же после выхода книги. Поэт-историк по этому поводу писал И. И. Дмитриеву: "Что касается до тех мыслителей, которые негодуют на меня за то, что Пугачев представлен у меня Емелькою Пугачевым, а не Байроновым Ларою, то охотно отсылаю их к г. Полевому, который, вероятно, за сходную цену, возмется идеализировать это лицо по самому последнему фасону".

Отказываясь идеализировать историческое лицо, Пушкин приводит в своей книге такие вопиющие, страшные факты о жестокости Пугачева и его окружения, о зверствах, ими чинимых, что волосы встают дыбом.

Рассказывает об этом хладнокровно, составляя своего рода хронологию событий и каталог злодеяний.

Так же тщательно он собирает и приводит факты, говорящие о жестокости правительственных войск, подавлявших мятежников. Кровь тут, кровь там. Жертвы и зверства и с одной и с другой стороны. Реки крови народной. Тысячи и тысячи убитых, повешенных, замученных.

Пушкин имел все основания писать Бенкендорфу: "...я по совести исполнил долг историка: изыскивал истину с усердием и излагал ее без криводушия, не стараясь льстить ни силе, ни модному образу мыслей".

Прежде всего возник вопрос о причинах восстания Пугачева. Оно было вызвано притеснениями яицких казаков со стороны правительства. И об этом Пушкин говорит сразу же и без обиняков. Казаки, селившиеся между Волгой и Яиком (Уралом), обладали издавна невиданной в других местах вольницей: "Совершенное равенство прав; атаманы и старшины, избираемые народом, временные исполнители народных постановлений; круги, или совещания, где каждый казак имел свободный голос и где все общественные дела решены были большинством голосов; никаких письменных постановлений; в куль, да в воду - за измену, трусость, убийство и воровство: таковы главные черты сего управления".

Правительство косо смотрело на вольных казаков и стремилось наложить и на них свою тяжелую руку. Введены были большие налоги на рыбные промыслы, казаков обязали нести царскую службу, постепенно вводилось военно-чиновничье управление взамен народовластия.

Казаки неоднократно жаловались императрице, посылали гонцов в столицу, но безуспешно. Наконец, в 1771 году вспыхнул первый открытый мятеж, жестоко подавленный правительственными войсками. Прежнее казацкое правление было уничтожено совсем. Зачинщиков жестоко наказали: одних били кнутом, других сослали в Сибирь, третьих отдали в солдаты.

Первая вспышка мятежа угасла, но причины, ее породившие, не устранились, а, напротив, умножились.

- То ли еще будет, - говорили казаки, - так ли мы тряхнем Москвою.

"Тайные совещания, - заключает первую главу Пушкин, - происходили по степным уметам [Умет - постоялый двор (прим. А. С. Пушкина)] и отдаленным хуторам. Все предвещало новый мятеж. Недоставало предводителя. Предводитель сыскался".

Пушкин-историк, по существу, опроверг официальную версию, что мятеж был вызван происками "Емельки", "злодейством" возмутившего народ.

Напротив, Пугачев "сыскался" для дела, которое уже объективно созрело в силу ряда социальных и политических причин. Не будь Пугачева, "сыскался" бы другой предводитель восстания.

В этом взгляде на причины больших социальных потрясений полностью раскрылся зрелый историзм пушкинского мышления, к характеристике которого мы еще вернемся.

Мятеж вызвали несправедливые притеснения со стороны правительства.

Оно, а не казаки виновны в нем. Вот главный вывод Пушкина!

Так началась "пугачевщина", охватившая огромные пространства Российской империи, "поколебавшая государство от Сибири до Москвы и от Кубани до Муромских лесов". Пугачев подошел к Нижнему Новгороду и угрожал Москве. Правительство Екатерины II дрожало, ее военачальники не раз терпели сокрушительное поражение от "Емельки", силы которого умножались.

Затем счастье начало изменять Пугачеву. Тогда, разбитый наголову, он бежал с кучкой соратников, но через короткое время снова появлялся во главе огромных крестьянских ополчений, наводя ужас на всех.

Пушкин пишет о самом последнем периоде восстания Пугачева: "Никогда успехи его не были ужаснее, никогда мятеж не свирепствовал с такою силою. Возмущение переходило от одной деревни к другой, от провинции к провинции. Довольно было появления двух или трех злодеев, чтоб взбунтовать целые области".

В чем же причина столь сильной взрывоопасности? "Пугачев объявил народу вольность, истребление дворянского рода, отпущение повинностей и безденежную раздачу соли".