Анатолий Рыбаков - Роман-воспоминание

После этого «прорыва» ВААП начал заключать контракты. «Дети Арбата» изданы в 52 странах.

Люди, подобные Кравченко и Четверикову, всю свою жизнь привыкшие запрещать и указывать, оказались даже не способны сопротивляться. Система рухнула, «руководящие товарищи» надели свои пальто, шляпы, отправились по домам, а оттуда в собес хлопотать о пенсии, остальные 18 миллионов членов партии разбрелись кто куда.

Зашли как-то с Таней в Центральный Дом литераторов пообедать. Идем по ресторану. Вдруг меня останавливает Генрих Боровик. Улыбается, показывает на стоящий рядом столик – сидят там два иностранца: «Знакомьтесь!» И называет имя английского автора детективов, второй тоже писатель – представитель общества «Британия-СССР».

– Я слышал о вашем новом романе, – сказал представитель общества «Британия – СССР», – и читал ваш «Тяжелый песок». Несколько лет назад мы ждали вас в Лондон, но вы не приехали.

– Тогда не выпустили мою жену, и я отказался ехать.

– Анатолий Наумович! – вмешался Боровик. – Теперь этих проблем у вас не будет. Я – председатель Комитета защиты мира, от нас вы можете ехать в любую страну, куда угодно.

– Спасибо…

– Поздравляю вас от всего сердца! – добавил Боровик. – Кончилась трагедия с романом – книга вышла. Поверьте, я говорю искренне.

Усевшись рядом с Таней, я передал ей этот разговор.

Она пожала плечами.

– Ладно, – сказал я, – будем и дальше «река брести, котома нести».

Такой татарской поговоркой я иногда заменял наше обычное «Побредем ужо, Марковна».

Из ЦДЛ мы отправились домой в Переделкино. По дороге на Кутузовском проспекте заехали в магазин «Диета», где раз в неделю писатели могли купить набор продуктов, так называемый «заказ»: курицу или килограмм мяса, полкило сосисок или полкило «докторской» колбасы, килограмм селедки, килограмм гречневой крупы или риса, килограмм сахара, банку сгущенного молока, баночку растворимого кофе, пачку масла, печенья и чая. Не густо для семьи на неделю, но все же еда, в магазинах ничего нет. Стоим с Таней в очереди, двигаемся потихоньку к продавщице, входит в магазин старушка, видит гречневую крупу, мясо, сахар на прилавке, пристраивается в хвост. Ей объясняют: «Бабушка, здесь заказы для учреждения».

– Господи, когда вы только нажретесь! – говорит старушка и отходит к пустым полкам.

Николай Михайлович Шилин, сооружавший саркофаги для Ленина, Димитрова, Хо Ши Мина, рассказывает:

«…Но больше всего меня поразила горбачевская дача. На ее строительстве работало семьсот человек… Ни у Сталина, ни у кого такой виллы не было… Как из нее выходишь, справа скала, так в ней прорубили шурф к морю и брали воду для бассейна за восемьсот метров от берега. Потом ее очищали, подогревали и только после этого заливали. Стены у бассейна стеклянные, а когда погода хорошая, они открываются».

Вот так вот… А тут старушка на фоне пустых полок.

Приехал к нам на дачу знаменитый английский писатель Грэм Грин, автор «Тихого американца», «Нашего человека в Гаване» и других известных романов, с ним жена Ивонна, живут в гражданском браке, оба не могут расторгнуть предыдущий – католики. Ему 83, ей под семьдесят, обитают во Франции, много путешествуют по миру. Несмотря на возраст, Грин на меня произвел впечатление человека подвижного, легкого на подъем, с мгновенной реакцией – глаза настороженные, взгляд с легким прищуром, испытующий. После его смерти мне стали попадаться статьи, в которых утверждалось, что в свое время Грэм Грин был агентом английской разведки. Возможно. В Англии на репутацию это пятна не кладет: выполнение патриотического долга. Пример – отношение к Сомерсету Моэму.

Грэм Грин сказал, что во Франции много говорят о «Детях Арбата» и ему очень приятно познакомиться со мной.

– Прекрасно, – отвечаю, – и я очень рад с вами познакомиться, но сначала покажу вам одну вещь, подождите минуту.

Пошел в кабинет и вынес оттуда изданный в 1966 году в ФРГ свой роман «Лето в Сосняках» с рекламной надписью: «Русский Грэм Грин». Он удивился, заулыбался и, не скрывая удовольствия, протянул книгу Ивонне.

– Какой неожиданный сюрприз, большая честь для меня.

Я возразил:

– Наоборот, это для меня большая честь; прочитав эту надпись двадцать лет назад, я подумал, что из меня действительно может получиться писатель.

Такими любезностями мы с ним обменялись.

Живо всем интересовался.

– Неужели ваш роман пролежал в столе двадцать лет?! Вы, русские, терпеливый народ.

– В таких условиях мы живем.

– Люди на Западе реагируют на все быстрее.

– Вы живете в других условиях. Впрочем, вы, как в свое время Анатоль Франс, или Ромен Роллан, или, скажем, Бернард Шоу, симпатизируете Советскому Союзу.

– Да, я сторонник социалистической идеи.

– Однако после дела Синявского – Даниэля, после нашего вторжения в Чехословакию порвали с Советским Союзом.

– Конечно, такое нельзя было простить.

– И все же простили, возобновили отношения. И вас приняли с распростертыми объятиями.

– Да, но потом отношения опять испортились. Я потребовал перевести мои гонорары жене Щаранского – Авиталь, я с ней встретился в Израиле. Ваши власти отказались. Это беззаконие!

– Ну вот, а теперь снова помирились.

– Щаранский освобожден, атмосфера у вас меняется…

– Да, да, конечно… Но я говорю о том, с чего вы начали, господин Грин, о терпении. Вы можете ссориться с нашим правительством, потом мириться, опять ссориться, опять мириться. Мы, русские писатели, этого лишены. Ссора с властями для нас – это полное прекращение публикаций, в лучшем случае, в худшем – преследования, а при Сталине и вовсе – расстрел. Вы не должны ничего терпеть. А мы были вынуждены терпеть. Вот я и терпел.

– В чем же выход? – спросил он.

Я засмеялся:

– Сделаем так: вы нам отдадите свою свободу, а мы вам свой социализм. Поменяемся. Хотите?

Он натянуто улыбнулся.

– Это шутка, – сказал я. – Как и вы, я тоже сторонник социалистической идеи. Но я за соединение социализма со свободой, я за демократический социализм. Возможен такой гибрид, как вы думаете?

– Это было бы великолепно! Мне кажется, к этому у вас все и идет.

– Будем надеяться.

– Публикация вашего романа вселяет большие надежды. Сейчас по приглашению господина Лигачева мы с Ивонной летим в Сибирь, посмотрим, как перестройка выглядит не в Москве, а в стране.

– Ну, что ж, возможно, вы не будете разочарованы.

В июле 1989 года посольство Франции в Москве устроило прием в честь 200-летия Французской революции. Народу полно, много знакомых лиц, однако самой заметной фигурой был там Ельцин, очень тогда популярный, почти единогласно (90 %) выбранный от Москвы в Верховный Совет. Имел он репутацию человека гонимого, борца против номенклатурных привилегий, жил в обычной квартире на Лесной улице, лечился, как рядовой гражданин, в районной поликлинике, ездил на трамвае – одним словом, выступал поборником всеобщего равенства и защитником народных интересов.

На приеме в посольстве выглядел человеком, сознающим свою популярность; подчеркивая ее, держался как «герой дня»… Стоял там, где и следовало стоять, отдельно, на видном месте, у самого прохода. Все шли мимо него, не могли не заметить – высокого, красивого, знакомого по телевизионным передачам. Бойкий молодой человек, стоявший рядом, хорошо ориентировался в потоке людей, знал, кто есть кто и кого нужно представлять Ельцину, тот улыбался, пожимал руки. И меня представили: «Рыбаков, который „Дети Арбата“… Писатель…»

Читать дальше