Франсуа Бедарида - Черчилль

Однако не в это верил Черчилль. Его религией, которую он действительно исповедовал и от которой никогда не отрекался, были британский народ и Империя. Вот с чем он связывал свои замыслы и упования. Всю свою жизнь Черчилль свято верил в величие Британии, в ее славное прошлое, в ее цивилизаторскую миссию. Об этом свидетельствует знаменитый отрывок из написанной им биографии герцога Мальборо. Этот отрывок напоминает торжественный гимн, прославляющий подъем Великобритании на фоне угасающего могущества Короля-Солнца, могущества, которое разрушил великий Джон Черчилль, — его победы установили новое соотношение сил в Европе.

«Если бы в 1672 году, — пишет Черчилль, — кому-нибудь пришла в голову мысль рассчитать соотношение сил между Францией и Англией, вывод получился бы неутешительным: наш слабый остров находился в унизительно зависимом положении — его поддерживали своим капиталом иностранные державы. Это положение усугублялось тем, что Европа сама была раздроблена и крайне слаба.

Ни один мечтатель, каким бы романтиком он ни был и какие бы безумные фантазии ни рождались в его душе, не мог предвидеть, что недалек тот день, когда под натиском огромных коалиций, вовлекших в битву все поколение, могучий французский колосс падет ниц, будет втоптан в пыль, а маленький островок начнет возводить свою империю в Индии и в Африке, отнимет у Франции и Голландии их колонии и выйдет из борьбы победителем, повелителем и господином Средиземного моря и всего мирового океана! Кто мог подумать, что этот островок возьмет с собой в дальний путь, словно святыню в раке, все свои законы и свободы, достижения науки и сокровища словесности, все те блага, которые сегодня стали самыми дорогими «фамильными драгоценностями» огромной семьи, имя которой — Человечество?» [424] У. Черчилль, Marlborough, his Life and Times, том первый, с. 82.

Черчилль был истым викторианцем. Он родился накануне провозглашения королевы Виктории императрицей Индии, а в юности стал свидетелем двух пышных юбилеев королевы — золотого, отпразднованного в 1887 году, и бриллиантового, отпразднованного в 1897 году. Черчилль всегда оставался непоколебимым, бескомпромиссным, страстным патриотом, убежденным в том, что провидение доверило британским руководителям благословенную землю, хранительницу мировой цивилизации и прогресса. Вот почему черчиллевское понимание патриотизма было поистине сакральным. Бесспорно, его патриотизм не раз плавно переходил в национализм или в империализм, однако никогда — в демагогическую, тривиальную ксенофобию.

Вот почему на протяжении всей своей карьеры Черчилль гнал от себя мысль о неизбежном упадке Британской империи. Показательный тому пример: именно эту тему он выбрал для своего первого выступления перед собранием консерваторов в 1897 году. «Немало найдется людей, — говорил тогда Черчилль под восторженные рукоплескания слушателей, — утверждающих, что в этом году, когда мы празднуем юбилей нашей королевы, Британская империя достигла зенита могущества и славы и что отныне мы неизбежно вступим в полосу упадка, как это было с Вавилоном, Карфагеном, Римом... Не слушайте это воронье, накликающее беды и несчастья. Изобличайте во лжи их карканье, доказывайте собственными поступками, что силу и жизнелюбие нашего народа не искоренить, так же как и нашу решимость заставить уважать Империю, доставшуюся нам в наследство» [425] Bath Daily Chronical, 27 июля 1897 г. См. также Copanion Volumes I, том второй, с. 774. . В самый разгар войны, сразу после победы при Эль-Аламейне, старый волк британской политики развил эту мысль во время торжественной церемонии, состоявшейся в символическом месте — лондонском Сити: «Я стал первым министром короля не затем, чтобы руководить процессом ликвидации Британской империи. Для этого, если однажды такая необходимость возникнет, пусть поищут кого-нибудь другого, а пока, раз уж у нас демократическое государство, я думаю, следовало бы спросить мнение народа» [426] У. Черчилль, WarSpeeches, том третий; перевод на фр., LaFinducommencement, с. 219 (выступление У. Черчилля в резиденции лорда-мэра Лондона 10 ноября 1942 г.). .

Как уже было сказано выше, Черчилль верил не только в Империю и Англию, но и в науку и технический прогресс. И все же его любовь к науке и прогрессу была значительно слабее его страстной любви к родине. Вспомним, ведь система взглядов Черчилля формировалась в основном в конце XIX века, то есть в викторианскую эпоху, когда идея прогресса была ключевой. Эта идея была тесно связана с процветавшим тогда в Англии сциентизмом: считалось, что знание сделало человеческую власть безграничной, крепла уверенность в грядущей победе разума и науки над невежеством, предрассудками и старыми верованиями. К этому оптимизму прибавился активно насаждавшийся морализм, который, как многие хотели думать, сочетал в себе добро и истину.

Вот в какой атмосфере вырос Черчилль. Идеям своего детства он волей-неволей оставался верен всю жизнь. В возрасте семи лет он уже с восторгом проводил первые в жизни опыты по смешиванию газов. Позднее химия стала одним из предметов, по которым он успевал и за счет которых поступил в Сэндхерст [427] См. У. Черчилль, My Early Life, с. 33. . Прогресс проник и в повседневный быт Черчиллей. Особняк лорда Рандольфа Черчилля в Уэст-Энде стал первым частным домом в Лондоне, освещенным электрическими лампочками [428] См. Э. М. Лоу, «Churchill and Science» в книге Чарлза Ида Churchill by his Contemporaries, London, Hutchinson, 1953 г., с. 442. .

Неудивительно, что любопытство Черчилля всегда было возбуждено, а его богатое воображение вечно рисовало ему какие-то удивительные картины. Он всегда испытывал повышенный интерес к новым механизмам, всевозможным техническим новинкам, к изобретениям и нововведениям, начиная с танка времен Первой мировой войны и заканчивая радаром и системой «Ультра», нашедших применение в борьбе с фашизмом. Кроме того, не стоит забывать о фантастических планах, один за другим рождавшихся в его изобретательном уме. Так, в 1943 году Черчилль разработал план «Хабакук», состоявший в том, чтобы превратить айсберги в плавучие непотопляемые базы военной авиации, покрыв их сверху огромными настилами из замороженных досок. Однако этот план сразу же был отвергнут благоразумными экспертами [429] См. Мартин Гилберт, седьмой том «официальной биографии», RoadtoVictory 1941—1945, с. 446. .

Добавим еще один, последний штрих к портрету: страсть Черчилля к истории. История человечества была для него не просто историей пути к спасению, он видел в ней, несмотря на все печальные факты — и в первую очередь трагедии XX века, — историю прогресса. Прогресса, лучшей иллюстрацией которого служила история Англии, прошедшей долгий путь развития от кельтских варварских племен и датских завоеваний до современной, процветающей Великобритании — светоча цивилизации, свободы и демократии. В этом отношении Черчилль был безоговорочным сторонником «либеральной концепции», согласно которой история развивалась линейно и была отмечена поэтапной победой эмансипации, триумфом реформ и предоставлением каждому — благодаря таким документам, как Великая хартия вольностей или закон 1679 года о неприкосновенности личности — права свободно распоряжаться своей жизнью. Эта концепция звучала как нельзя более естественно в устах просвещенного отпрыска одной из знатнейших фамилий Британского Королевства, чьим призванием было служение государству и обществу.