Франсуа Бедарида - Черчилль

Вот почему вовсе не внезапное открытие доселе неизвестных фактов навело автора на мысль о создании этой книги. Прежде всего мы хотели бы предложить читателю свой взгляд на личность и деятельность Уинстона Черчилля; подробно рассматривая противоречивые этапы его жизни, предложить свою интерпретацию его характера, его отношения к власти, его поступков в контексте истории, начиная с памятного юбилея королевы Виктории, отмечавшегося еще во времена Английской империи, и заканчивая войной с гитлеровской Германией и кульминационным этапом холодной войны.

Учитывая все вышесказанное, определим цели автора, которые он преследовал при написании данной исторической биографии и какие приемы изложения использовал. Ведь дело это не простое, оно столь же рискованно, сколь привлекательно. Биография вообще, как справедливо заметил один из мастеров жанра П. М. Кендалл, — это «профессия-наука-искусство невозможного» [8] Пол Мюррей Кендалл, The Art of Biography, London, Allen and Unwin, 1965 г. . Безусловно, жизнь и поступки Черчилля могли бы уместиться в чеканную формулу, которой Ришелье подвел итог деяний и сочинений великого Монлюка: «Multa fecit, plura scripsit, gnus tamen vir fuit» [9] Много сделал, еще больше написал, великий муж оставил мир (лат.). . Однако такая лаконичность не удовлетворила бы читателя, тем более что биографию следует рассматривать как разъясняющее и интерпретирующее творческое произведение, а не только как рассказ, воспроизводящий реальные события.

Кроме того, биография — центральная составляющая переживающей ныне пору расцвета историографии, в которой немаловажную роль играет воссоздание личности исторического персонажа. На протяжении тридцати славных лет решающим фактором в истории признавалось влияние коллективных сил, а также многовековой закономерности развития. И вот, наконец, личность реабилитирована, в центре событий — снова человек, «единственное существо из плоти и крови», как сказал Марк Блок. Именно этим объясняется интерес к конкретному человеку и его жизни, а не к абстрактным неведомым существам, безликим составляющим классов и групп. И это вовсе не противоречит зарождению нового типа биографии, отказавшейся от «психологизирующих» принципов прошлого, когда большое внимание уделялось пересказыванию «забавных случаев из жизни». Современная биография, напротив, ориентирована на так называемую историю-проблему, в основе которой лежит аналитический, строго фактический, научный подход. Этот подход, как правильно заметил Жак Ле Гофф, «может стать идеальной обсерваторией для конструктивного размышления об условиях и целях профессии историка, о пределах возможного, существующих в этой профессии, о переоценке ценностей, необходимость которой назрела в историографии» [10] Жак Ле Гофф, Saint Louis, Paris, Gallimard, 1996 г., с. 15. .

Биографии больше, нежели другим жанрам, свойственна повествовательная структура. В ней исторический рассказ занимает центральное место. Именно это и придает особое очарование неповторимому миру отдельно взятого человека, именно это заставляет жизнь пульсировать на страницах книги. Без этого даже такая яркая, овеянная ореолом романтики жизнь, какую прожил Черчилль, показалась бы тусклой. И, тем не менее, не стоит поддаваться искушению, подстерегающему всякого биографа, — искушению углубиться в телеологические рассуждения, — тогда как в силу закона жанра он должен уловить a posteriori суть происходящих с героем в течение его жизни событий. Вот тут-то и возникает скрытая опасность представить жизнь персонажа как последовательную цепочку предопределенных происшествий. Итак, основное требование, предъявляемое к биографическому сочинению, — не умалять роли случая. Биография должна отражать свободное течение жизни персонажа, а не превращать героя в жертву всемогущего рока. Джованни Леви был прав, утверждая, что как инструмент исторического знания «биография предоставляет уникальную возможность убедиться в промежуточном характере факторов, определяющих судьбу человека» [11] Джованни Леви, «Les usages de la biographie», Annales ESC, ноябрь-декабрь 1989 г., с. 1333. . Но, разумеется, нельзя представить жизненный путь Черчилля как долгое, медленное восхождение на пик власти и славы. Это было бы непростительной ошибкой.

По-прежнему остается дискуссионным главный вопрос — о роли великих людей в истории. Высказывалось мнение о том, что великий человек озаряет свою эпоху, а эпоха — великого человека. И в этом есть доля правды. В 1931 году сам Уинстон в одном из своих эссе размышлял над этим вопросом, не дававшим ему покоя. Ведь он был убежден, что призван небом, ниспослан судьбой для спасения родины. Так какова же роль личности в истории? Человек ли стоит у истоков происходящего или он всего лишь зеркало, игрушка всемогущих коллективных сил, с которыми ему не справиться, не важно, воплощает он их или использует? «Является ли история хроникой жизни знаменитых мужчин и женщин или она лишь отражает тот факт, что они сумели противопоставить направлениям, силам и движениям своей эпохи?» [12] У. Черчилль, «Mass Effects in Modern Life», Thoughts and Adventures (1932 г.). Статья вышла в Strand Magazine в мае 1931 г.

Ко второму мнению склоняется не только Раймонд Эрон, не признающий «бесплодных» споров и не считающий биографию историческим жанром. Фернан Бродель придерживается близкой Эрону точки зрения, утверждая, что «как это ни парадоксально, но великий деятель — тот, кто реально оценивает свои скудные возможности, учитывает это и даже извлекает выгоду из бремени неотвратимого». А вот Клод Леви-Стросс признавал, хотя и не без скептицизма, некоторые достоинства биографической истории, несмотря на то, что «сами по себе подобные произведения ничего не объясняют». В самом деле, «биографическая, занимательная история не ставит перед собой цели что-либо объяснять, но зато она наиболее информативна, поскольку рассматривает каждого отдельно взятого человека как индивидуальность со своими неповторимыми качествами и свойствами (...) Выбор, стоящий перед историком, всегда один и тот же — история, которая больше сообщает, нежели поясняет, или же история, которая больше поясняет, нежели сообщает» [13] См. Рэймон Арон, Introduction a la philosophie de l'histoire: essai sur les limites de l'objectivite historique, Paris, Gallimard, 1938 г., с. 81 и 181; Фернан Бродель, La Mediterranee et le monde mediterraneen a l'epoque de Philippe II, Paris, A. Colin, второе издание, 1966 г., том второй, с. 520; Клод Леви-Штросс, La Pensee sauvage, Paris, Plon, 1962 г., с. 346—347. .

В реальной жизни личность и окружающий ее мир находятся в постоянном взаимодействии. В процессе этого взаимодействия устанавливается хрупкое и изменчивое равновесие. Яркий пример тому — жизнь Уинстона Черчилля: сражения, бури, перепутья, извечные противоречия, не говоря уже о бесчисленных экспромтах, на которые Черчилля вынуждали обстоятельства, хотя его принципы и убеждения были постоянны. Как справедливо заметил Генри Берр, «в череде мелких случайностей происходят великие события, в толпе обыкновенных людей встречаются великие люди. Важность события определяется количеством его последствий и их продолжительностью. Велик ли человек, определяется степенью его влияния на события» [14] См. Анри Берр, La synthese en Histoire (1911 г.), переиздано: Paris, Albin Michel, 1953 г., с. 76. . Иными словами, человек не может быть великим сам по себе. В этом взаимодействии личности и сил истории Уинстон Черчилль был одновременно актером и постановщиком спектакля.