Николаус Белов - Я был адъютантом Гитлера

После взятия Белграда я слетал туда на «Шторьхе». Это произошло 14 апреля, и город еще в порядок приведен не был. Воздушный налет 12 апреля причинил ему заметный ущерб. Мосты разрушены. Мне удалось раздобыть на аэродроме легковушку для поездки в город. Сильнее всего бросались в глаза разрушения на так называемом правительственном холме, где находились виллы принца-регента Павла и юного короля Петра. Однако оба здания совершенно не пострадали. Правда, двери были распахнуты настежь, но внутри никакого разгрома не наблюдалось. На вилле короля лежали его разложенные личные вещи. Все выглядело так, будто он вот-вот вернется. Это произвело на меня большое впечатление: как близко соседствуют война и мир!

Жизнь Гитлера в дни Юго-Восточной кампании протекала планомерно и спокойно. Из бесед с ним я заключил, что мысли его были больше заняты предстоящей «Барбароссой», чем Балканами. Он непрерывно задавал все новые и новые вопросы об оснащении и вооружении соединений. По большей части, его интересовало состояние и обеспечение боеприпасами корпусов зенитной артиллерии. Фюрер ожидал сильные авиационные удары противника по сосредоточивающимся соединениям и говорил: войска не должны рассчитывать на спокойную обстановку в воздухе, как это имело место в предыдущих кампаниях. Большую тревогу внушали ему усиливающиеся воздушные, налеты англичан. Правда, Геринг пообещал, что наступающей зимой слабость люфтваффе будет преодолена. Но сам фюрер не был склонен полностью этим словам доверять. Мне пришлось сказать ему: лично я пока не вижу в вооружении люфтваффе никакого признака, подтверждающего обещание Геринга. Неудачи в производстве «юнкерсов», по моему мнению, имеют принципиальный характер и так быстро, как утверждается, устранены быть не могут. В войсках открыто говорят, что «Ю-88» – совершенно негодная конструкция.

Говорить все это Гитлеру мне было неприятно, но ничего другого, кроме того, что мне известно, я сказать не мог. Потом о сказанном мною фюреру я проинформировал Боденшатца, который не хуже, чем я, знал о трудностях в производстве «юнкерсов», и сказал, что дальнейшее он берет на себя. Позже я констатировал, что Геринг был полностью в курсе дела, но мне показалось, что Боденшатц все-таки полной правды насчет вооружения люфтваффе ему не сказал.

Свое пребывание в Менихкирхене Гитлер использовал для приема различных визитеров. 20 апреля, в день его рождения, главнокомандующие всех составных частей вермахта собрались для поздравления юбиляра. Первым явился в штаб-квартиру фюрера посол в Турции фон Папен. Ему было важно ввиду перемещения центра тяжести на Балканы сохранить хорошие германо-турецкие отношения. Фюрер весьма четко сказал, что мешать Турции в его намерения никоим образом не входит.

19 апреля Гитлер принял царя Бориса, а 26-го – венгерского регента Хорти. Оба заявили о своей заинтересованности в получении определенных частей Югославии. Фюрер в этих беседах держался вежливо-сдержанно и говорил, что вернется к их требованиям после окончательного захвата данных областей.

В эти дни побывал в Ставке и обер-лейтенант авиации Франц фон Верра. Он был сбит в воздушном бою над Англией и затем отправлен англичанами в Канаду. Там ему удалось, преодолев всю территорию США, через Мексику бежать в Германию – несомненно, уникальный случай. Фюрер рад был увидеть его и стал расспрашивать насчет приобретенного опыта и информации, важной для ведения войны. Кстати, летчик сообщил о новом, с успехом применяемом британском приборе обнаружения подводных лодок.

Йодль представил Гитлеру на подпись директивы № 27 и № 28. Первая, от 13 апреля, касалась заключительных операций на Балканах. В ней указывалось на необходимость после их завершения «главные силы введенных в действие соединений сухопутных войск вывести для нового использования»{221}. Вторая, от 25 апреля, была посвящена операции «Меркурий» – захвату острова Крит. Эту акцию считал особенно необходимой Ешоннек – как с точки зрения завоевания Греции, так и обеспечения операций Роммеля в Северной Африке.

В полдень 28 апреля мы снова прибыли в столицу рейха. На сей раз Гитлер вернулся из победного похода. В Имперской канцелярии толпилось по такому случаю множество любопытствующих и поздравителей. Все они стремились узнать поподробнее и о самом фюрере, и о прошедшей кампании. Но у него, за исключением трапез, было мало времени рассказывать о событиях. Он хвалил греческое войско, которое, по его словам, сражалось храбро. О боевой силе итальянцев не говорил ничего. Выделял лишь одного Муссолини, которого превозносил за его надежное братство в борьбе против Англии, но тут же, не переводя дыхания, критиковал командование итальянских войск и королевский дом, которые, как и прежде, оставались проанглийскими.

Отныне Гитлер целиком и полностью был занят последними приготовлениями к нападению на Россию. В одном вечернем разговоре с ним я имел случай спросить его о дате начала этого похода и сказал, что сам однажды попал в Россию 5 мая 1929 г. Как помнится, с того дня стояла только сухая и хорошая погода. Не могу себе представить, чтобы вермахт всего из-за нескольких дивизий, которые сейчас надо вывести из Греции, должен ждать почти два месяца, чтобы быть готовым к новой операции. Фюрер выслушал меня молча и наконец сказал: генерал Гальдер с его «старомодными» представлениями весьма мало понимает в ведении современной войны. Он еще и еще раз побеседует с генералом. Однако, как я узнал, Гальдер ссылался на транспортные трудности при переброске войск, а также на необходимость отдыха и пополнения соединений. Причины – меня не убедившие. Гитлер в мероприятия Гальдера не вмешивался. Хотя фюрер и пытался убедить упрямого генерала в правильности и логике своих взглядов, в этом деле он не продвинулся ни на шаг. Все так и шло в духе указаний Гальдера о переброске дивизий с Балкан.

29 апреля Гитлер снова выступил перед девятью тысячами обер-фенрихов, ждущих своего производства в лейтенанты. Он обрисовал успехи в войне, упомянул о храбрости германского солдата и потребовал «никогда не капитулировать… Одного только слова не знаю я и никогда не буду знать как фюрер немецкого народа и ваш Верховный главнокомандующий; слово это – капитуляция, сдача на чью-то чужую милость. Никогда, никогда! Именно так должны мыслить и вы!».

30 апреля Гитлер обсудил с Йодлем подробности начала нападения по плану «Барбаросса», которые начальник штаба оперативного руководства вермахта 1 мая в виде письма передал в войска. Именно в данном документе был указан день нападения – 22 июня 1941 г. Это потребовало введения с 23 мая максимально уплотненного графика всех приготовлений. Насчет соотношения сил Йодль указал: главные силы русских значительно подкреплены на южном участке фронта. На центральном же участке русские в последнее время производят передвижение войск к линии фронта, но при этом крупное германское превосходство в силах остается. На основе оценки, данной главнокомандующим сухопутных войск, Йодль считался с возможностью острых приграничных боев, которые могут потребовать до четырех недель. Русский солдат будет сражаться там, где поставлен, до последнего. Гитлер лично принял участие в составлении текста этого письма войскам. Он уже примирился с тем, что день нападения изменить нельзя.