Николаус Белов - Я был адъютантом Гитлера

5 ноября Гитлер назначил фельдмаршала Роммеля командующим для особых поручений и передал ему инспектирование и укрепление фронта ожидаемого вторжения. Тем самым ему были предоставлены почти все полномочия по обеспечению французского побережья. Роммель в то время еще был безоговорочным приверженцем фюрера и без всяких возражений подчинялся его распоряжениям. Разумеется, он со всей энергией принялся за выполнение своей новой задачи.

7 нрября Гитлер еще раз принял фельдмаршала фон Манштейна, который был очень озабочен положением в районе Киева и Крымом. Фюрер не позволил ему даже заговорить о Крыме и Никополе (здесь имелись большие залежи марганцевой руды), не высвободил для борьбы за Киев трех находившихся на подходе дивизий, а потребовал использовать их на юге – на Крымском фронте. Тем самым он был готов пойти на Восточном фронте на большой риск. Как и прежде, для него на первом плане стояла противовоздушная оборона рейха. Фюрер говорил, что «летное дело» – решающее для 1944 г., и видел важнейшее средство борьбы в скоростных бомбардировщиках. Он снова и снова спрашивал об этом, проявляя нетерпение из-за медленного выпуска таких самолетов.

Несмотря на напряженное положение на фронте, 8 ноября Гитлер все же выступил в Мюнхене перед «старыми борцами». В этом кругу он, как обычно, говорил очень откровенно и непринужденно. Упомянул о невероятной тяжести боев в России и впечатляющих действиях там наших солдат, а потом перешел к «зверским бомбежкам» родных городов и к страданиям женщин и детей. Вывод был обычным: «Пусть эта война продолжится, сколько ей угодно, Германия не капитулирует никогда!». Мы уверены, что Провидение – на нашей стороне и оно дарует нам победу.

Сразу после речи Гитлер на несколько дней отправился на Оберзальцберг. Хотя и туда постоянно поступали донесения о происходящем на Восточном фронте и о бомбежках германских городов, все-таки это была неделя отдохновения. Горизонт вдруг окрашивался по-иному, и было заметно, что фюрер наслаждался такой доверительной приватной атмосферой. А уже 16 ноября мы снова были в «Волчьем логове».

Там Гитлера ожидал посол фон Папен. Он знал, что в Москве несколько дней заседали министры иностранных дел вражеских стран, знал он и о том, что главы этих государств – Рузвельт, Сталин и Черчилль – вскоре должны встретиться. Папен постоянно (и долгое время успешно) противодействовал усилиям наших противников перетянуть Турцию во вражеский лагерь. Обо всем этом Папен привез весьма секретные материалы. Удалось завербовать в Анкаре в качестве шпиона слугу британского посла, который за хорошие деньги добыл секретные бумаги. Папен привез первую информацию об операции «Оверлорд»{267}, но еще без всяких подробностей. Он считал положение настолько внушающим опасения, что настоятельно требовал, чтобы Крым остался в германских руках, дабы можно было и дальше обеспечивать турецкий нейтралитет, который в случае любой русской победы оказался бы под угрозой. Это совпадало со взглядами Гитлера.

Поздней осенью 1943 г. я постоянно поражался прочностью нашей обороны, противостоявшей концентрированным атакам русских. В конце концов им все же удалось глубоко вклиниться в полосу наших 11-й армии и 4-й танковой армии между Киевом и Гомелем и совершить прорыв на глубину до 150 км. Хотя мы и сумели вновь захватить некоторые пункты, например, Житомир, в целом успех русских был значительным. Правда, удары по группам армий «Центр» и «Север» нам еще удалось отбить. Не обрадовал нас и успех русских на участке группы армий «А». Здесь они форсировали Днепр и дошли до линии Херсон -Никополь – Кривой Рог – Кировоград. Этот прорыв от Мелитополя до Днепра стал особенно неприятен. Удивительно, с какой ловкостью русский выискивал для своих наступлений стык между нашими группами армий.

20 ноября Гитлер слетал на один день в Бреслау. Там в старинном зале собрались обер-фенрихи различных частей вермахта. Устроить эту встречу с фюрером в Берлине теперь сделалось невозможным. «Дворец спорта» был разрушен. Гитлер говорил с молодым офицерским пополнением того года весьма серьезно. Проиграв эту войну, немецкий народ перестанет существовать. Поэтому каждый германский солдат должен знать, что «эта жестокая война, которую хотели и навязали нам наши враги, не может быть закончена ничем иным, как победой Германии». Дабы добиться этой победы, все «должны проникнуться одной-единственной и непоколебимой верой в нашу вечную Германию». Фельдмаршал Кейтель завершил этот призыв здравицей в честь фюрера. Провожаемый бурной овацией и возгласами «Зиг хайль!»{268}, Гитлер покинул зал под большим впечатлением.

Тяжелые разрушения и опустошения в центре Берлина вызвали два налета 22 и 23 ноября 1943 г. Гауляйтер Берлина д-р Геббельс лично сообщил Гитлеру о них, а также о той необычайной выдержке, с какой жители города пережили эти две ночи. Фюрер просто кипел от ярости и гнева по адресу люфтваффе, которая оказалась не в состоянии отбить эти налеты.

Так же резко и ожесточенно фюрер обвинял ее и через несколько дней, 26 ноября, в связи с давно с нетерпением ожидавшейся им демонстрации самолетов на аэродроме Ин-стербург. Там собрались все ответственные за их выпуск: Геринг, Мильх, Шпеер, Мессершмитт, Галланд и другие. По моему мнению, люфтваффе снова допустила ошибку, демонстрируя почти лишь вооружение и те приборы, которые еще не были готовы к своему применению.

Гитлер, сохраняя полное спокойствие, обходил длинную шеренгу выстроенных на поле самолетов. В частности, там стояли и новейшие «Ме-109» и «Ме-410», «Ар-234», «До-335», а также «Ме-262». Его сопровождал Мильх, дававший подробные объяснения. «Ме-262» фюрер увидел впервые, и самолет произвел на него большое впечатление своим внешним видом. Он подозвал Мессершмитта и задал ему прямой вопрос: можно ли этот самолет выпускать и в качестве бомбардировщика? Мессершмитт подтвердил: да, он может нести две бомбы по 250 кг каждая.

Услышав его ответ, Гитлер произнес: «Так это же и есть скоростной бомбардировщик», – и потребовал считать «Ме-262» лишь таковым. Мильх попытался подкорректировать решение фюрера в том смысле, что в такой модификации должна производиться лишь часть этих самолетов, что ему, однако, не удалось: Гитлер твердо настоял на своем требовании. Когда Геринг через несколько дней в разговоре с фюрером вернулся к этой теме, тот резко оборвал его. Люфтваффе же могла предложить этот самолет только в виде «Ябо»{269}, то есть как истребитель-бомбардировщик, ибо скоростной бомбардировщик требовал дополнительного оснащения для подвески бомб, а также прицельного приспособления.