Георгий Кублицкий - Фритьоф Нансен

Лив плакала вместе с матерью.

Ева не спала ночь, а утром кучер повез на почту письмо. Пусть Фритьоф прямо напишет ей, если полюбил другую. Здесь, в Норвегии, говорят о какой-то даме из самого высшего лондонского общества. Намекают, что Фритьоф пользуется лестными симпатиями женщины из королевской семьи. Это правда? Пусть ответ будет открытым и честным, она так измучилась…

Ева ждала письма, в котором Фритьоф, ее Фритьоф, сердито или насмешливо — все равно — опровергнет слухи, скажет, что все это чепуха, пустые сплетни.

Черен несколько дней пришел ответ. Ева прочла первые строки — и упала в кресло, задыхаясь от острой боли в сердце.

Фритьоф писал, что давно мучился «всем этим», не имея мужества сознаться. Он запутался, или, может быть, его запутали. Но «теперь там все кончено». Он любил и любит только Еву, одну Еву…

Потянулись мучительные дни. Каждый день из Лондона приходили письма, полные раскаяния. Наконец она телеграфировала: «Понимаю все, буду тебе помогать».

Фритьоф приехал в горный дом внезапно. Его костюм был смят и запылен. Дети — Лив, Коре, Ирмелин, маленький Одд — прыгали вокруг отца, но он не замечал их.

Он видел только темный прямоугольник двери и застывшую там Еву в старом домашнем платье.

Зачем она поехала в Лондон? Ей так не хотелось, но Фритьоф упрашивал, умолял: ему невыносимо одиночество в этом постылом городе.

В первые же дни Ева получила приглашение во дворец. Придворные дамы мило улыбались ей; за спиной она слышала насмешливый шепот.

Приемы следовали за обедами, обеды — за банкетами. Через педелю Ева чувствовала себя разбитой, усталой. Ей хотелось домой, к детям. Лондонская квартира, которую Фритьоф тщетно старался сделать уютной, казалась случайным номером гостиницы, где к каждой вещи прикасались чужие руки.

Принесли приглашение на завтрак в один из самых аристократических домов. Но Ева решительно отказалась ехать. С нее довольно! В юные годы ей казалось, что во всей этой нелепице, которую называют светской жизнью, есть какой-то смысл, что-то привлекательное. Но Фритьоф сам же открыл ей тогда глаза. Теперь она хочет вернуться в свой мир, привычный и простой, — вернуться как можно скорее.

Фритьоф слушал ее с мрачным видом.

— Ты находишь, что я неправа? — удивилась Ева.

— Нет, что ты! Права, тысячу раз права. Я тоже устал от всего этого. Я вот думаю, что жители больших городов похожи на зверей, набитых в каменные ящики. Поспав в одном ящике, мы выскакиваем из него и бежим с толпой подобных себе по узенькому проходу улицы в другой. Там проводим несколько часов, затем возвращаемся в свой ящик. Вот мы с тобой были вчера во дворце и кланялись, как обезьяны. Позавчера нас потащили на обед. Вместе с другими зверями мы забрались в ящик побольше. Подвернув длинные хвосты фраков и положив передние лапы па стол, упихивали в себя пять, десять, пятнадцать блюд и вливали крепкие напитки до тех пор, пока не увидели самих себя, друг друга и весь свой ящичный мир в каком-то идиотском тумане. И подумать, что это называется праздником…

— Я знаю, ты тяготишься этим… Но когда же, наконец, кончится эта мука?

— Теперь скоро. Я должен довести дело до конца. Поверь, еще не просохнут чернила подписей на договоре о норвежской независимости, как я буду на полпути к дому.

Вскоре Ева уехала в Норвегию. Фритьоф почти все дела посольства поручил секретарю и, отложив в сторону папки с дипломатической перепиской, засел за старинные фолианты и записи исландских саг. Он давно задумал написать книгу о том, как с древних времен человек стремился проникнуть в тайны Арктики, написать о тех, кто в борьбе с суеверием и мраком бодро шел с развевающимися знаменами к неизвестному.

Словно освежающим ветром пахнуло на него со страниц, где описывались страдания и приключения героев полярной пустыни. И, когда весной 1907 года Королевское географическое общество попросило его прочесть доклад о ближайших исследованиях в Арктике, он охотно согласился. Нансен говорил о повторении дрейфа, подобного дрейфу «Фрама». Но корабль новой экспедиции должен вмерзнуть в лед северо-восточнее, чтобы его пронесло ближе к полюсу. Так будет заполнен пробел, оставшийся после плавания «Фрама».

Доклад вызвал много толков. Если Нансен так подробно рассказал о плане новой экспедиции в Арктику, то не намеревается ли он возглавить ее после того, как покинет пост посла? Но ведь те, кто ближе знают его, говорят, будто он по-прежнему верен своей мечте о втором полюсе Земли; Антарктика не потеряла для него притягательной силы, и «Фрам» еще покажет себя среди полярных льдов возле шестого материка. Впрочем, вскоре все, по-видимому, станет ясным: уже известно, что Нансен намеревается уйти в отставку и покинуть Лондон.

Но месяц шел за месяцем, а Нансен оставался в английской столице. Россия признала норвежскую независимость, однако неожиданно возникли задержки в переговорах со стороны Англии, где так много говорили о сочувствии норвежскому народу.

Нансен встречался с дипломатами, ездил с влиятельными лицами охотиться на лисиц, посещал балы, сопровождал королевскую чету в поездке на север — а время шло… Опять ненадолго приезжала в Лондон Ева, и снова говорили они о том, что уж теперь-то осталось ждать совсем недолго…

Пришло лето, и, потеряв терпение, Нансен взял короткий отпуск. Ненадолго задержавшись в Кристиании, он поспешил в Сёрке. Горный дом ждал его. Дети собрали морошку, наловили форелей. Отец пришел со станции пешком, с рюкзаком за плечами. Ева заметила, что какая-то мысль мучает его. Он вздыхал, уединялся в лес. Наконец пришел в комнату Евы, сел в кресло. Ева молча ждала.

— Что делать, а? — спросил он с какой-то трогательной, непохожей на него беспомощностью. — Ему нужен «Фрам»… Ну да! Для экспедиции к Северному полюсу. Для такой, о какой я говорил в Лондоне.

«Ему» — это Амундсену. Оказывается, Амундсен узнал о его приезде и явился в «Лульхегду», едва он переступил порог. Это ведь уже не прежний робкий штурман, — его звезда поднялась высоко, очень высоко! И разве Амундсен не доказал, что способен на многое, когда на своей крохотной «Йоа» прошел Северо-западным проходом и со славой вернулся в Европу? Но отдать Амундсену «Фрам», который может скоро понадобиться самому…

— Я ответил ему, что подумаю. Не решился сразу сказать тебе…

Ева сидела неподвижно. Опять разлука? Опять неизвестность, опять томительное ожидание…

Фритьоф продолжал. Она ведь знает, что давняя мечта об экспедиции в Антарктику манит его по-прежнему, тут ничего не изменилось. Это настоящее большое дело. После конца лондонской канители можно было бы взяться за подготовку. А теперь Амундсен… Отдать ему «Фрам» — прощай мечта о Южном полюсе. Но можно ли держать корабль для себя год, а то и два, когда Амундсен готов в рейс хоть сегодня, хоть сейчас, полон сил, ничем не связан…