Рудольф Петерсхаген - Мятежная совесть

– Для своих грязных дел американцы используют и евреев и антисемитов одновременно. Никаких норм морали они не признают. Цель у них одна – мировое господство. Я сказал:

– Кто понял это, тот обязан бороться, пока у него хватит сил.

Бэр ответил:

– Давайте продолжим разговор завтра. На воскресенье я вас захвачу к знакомым на Штарнбергское озеро. А сегодня я покажу вам ночную жизнь Мюнхена. Главную роль в ней играют американские солдаты – Джи Ай{32}.

Ночная жизнь Мюнхена быстро утомила меня. В переполненные рестораны и пивные можно было пробиться лишь с помощью локтей. Примерно на пятьдесят Джи Ай приходилась одна немецкая проститутка, из-за которой оруженосцы «западной христианской культуры» тут же начинали драку. Около десяти вечера мы с Бэром условились о воскресной встрече, и он проводил меня до маленькой тихой гостиницы, где я остановился.

Лежа в постели, я с грустью думал о тяжкой доле этого немецкого эмигранта. Но я еще не подозревал, что он разыгрывает заданную ему роль. Мои мысли были прерваны грубыми ударами в дверь.

– Войдите!

– Живо открывай, – орал кто-то возбужденным голосом.

– Дверь открыта, – спокойно ответил я.

Сквозь щель в двери кто-то осторожно просунул ствол пистолета.

– Руки вверх! – крикнул огромный, двухметрового роста, штатский.

Предводитель ворвавшихся не сводил с меня пистолета, а четверо или пятеро подозрительных парней, переговаривавшихся по-баварски, обрушились на все, что находилось в комнате. Очевидно, роли были распределены заранее. В одно мгновение со своих мест полетели картины, занавеси, ковры, половичок. Разобрали кровать, тщательно обыскали мою одежду и прочие вещи. Все свалили в угол. Окна распахнули настежь, и по комнате гулял ветер. Номер выглядел так, словно в лавку старьевщика угодила бомба. Я с поднятыми руками в ночной рубашке стоял среди этого хаоса под направленным в мою грудь пистолетом долговязого штатского.

Вспомнив, как однажды, еще лейтенантом, я тоже стоял по стойке «смирно» в одной ночной рубашке, я вдруг рассмеялся… Долговязый в бешенстве закричал:

– Вы арестованы американской разведкой Си Ай Си!

Чтобы усилить впечатление, он сунул мне в лицо американский паспорт с фотографией. Его подручные стояли в таких угрожающих позах, что всякое сопротивление или даже возражение было, пожалуй, не только бессмысленно, но и опасно.

Долговязый, назвавший себя Фрэем, в машине отвез меня в какую-то казарму на окраине города. Там в большом полупустом помещении меня ждал какой-то человек в штатском лет тридцати. Это был шеф Фрэя, такой же длинный, но более массивный. Он вежливо представился: «Дэлер», и попросил извинения за «неприятное вторжение». Но это, мол, необходимо, чтобы вывести на чистую воду мистера Бэра. Срочно нужна моя помощь. Дело в том, что я попал в сети одного из опаснейших агентов.

Я был смущен и пытался привести свои мысли в порядок. Это было нелегко. Прежде всего я стал протестовать против унизительной формы, избранной американцами для того, чтобы воспользоваться моей помощью. Дэлер ответил:

– Персоналу гостиницы и Бэру мы скажем, что вы опасный вербовщик, который хотел переманить Бэра на Восток. Так что Бэр не будет знать, почему вы арестованы. Мы надеемся с вашей помощью разоблачить и арестовать его.

Привыкнув к простым и прямым путям в жизни, я не стал вдумываться в смысл этих хитросплетений. Мне было ясно одно: им нужно знать о нашем разговоре и отношениях с Бэром. В полночь меня заставили записать показания.

Дэлер остался недоволен результатом:

– Этого недостаточно, чтобы арестовать Бэра. Вы не должны щадить его. Он же хотел привлечь вас к антиамериканскому шпионажу.

Ошарашенный этим, я заявил, что ничего не соответствующего действительности говорить и признавать не буду.

– Это вас хорошо характеризует. Но так мы не продвинемся! – по лицу Дэлера скользнула лицемерно-сочувственная усмешка.

Я был неприятно поражен и потребовал отпустить меня, ибо добавить к тому, что я уже показал, мне нечего. Дэлер заявил, что отпустить, меня он, к сожалению, не может, так как нужно установить подлинность моей личности. Я напомнил о своем межзональном паспорте и других документах.

– Они могут быть фальшивыми. Неизвестно, кто за ними скрывается.

Дэлер требовал, чтобы компетентный человек подтвердил, что я действительно бывший полковник Петерсхаген из Грейфсвальда. В качестве свидетелей я предложил вызвать своих бывших товарищей и родственников, живущих в Западной Германии. Дэлер отклонил этот простой способ. Об этом случае, заявил американец, никто, кроме нас двоих, ничего не должен знать. Дэлер считал, что лучше всего мою личность может удостоверить жена. Надо, чтобы она немедленно приехала в Западный Берлин.

Я воспротивился этому. Но мне торжественно дали честное слово, что, удостоверив мою личность, жена снова уедет в Грейфсвальд, уже вместе со мной. Конечно, в том случае, если мои документы окажутся подлинными.

Я был рад. Теперь все быстро разъяснится.

Давно миновала полночь. Я устал и попросил разрешения перенести все на следующий день. Ведь и накануне я провел ночь в вагоне и почти не спал.

Дэлер посоветовал мне не откладывать решение на утро. Утром, дескать, явятся газетчики, заглянут в журнал ночных происшествий и прочтут о моем аресте. При здешних свободных нравах американцы не могут отвечать за то, что состряпают немецкие корреспонденты из короткой записи. По мнению Дэлера, они, вероятно, сообщат по радио и в газетах, будто я просил предоставить мне политическое убежище. Тогда, мол, я не смогу вернуться, а жена моя попадет в опасное положение, чреватое неприятными последствиями.

– Мне кажется, вы не должны брать на себя такую ответственность! – добавил он с фальшивым сочувствием.

Теперь он разговаривал очень вежливо, но как-то скользко. Мне принесли поесть, закурить и выпить. На чистом немецком языке Дэлер продолжал:

– Неужели вы не понимаете, что мы хотим вам помочь? Напишите жене, что ей необходимо приехать в Западный Берлин для ухода за больной матерью. А пока вы будете находиться под нашей охраной. В этом случае ваша фамилия не появится в полицейском журнале. За несколько дней мы все уладим. Ведь нас интересует Бэр, а не вы. В конце концов вы заручились честным словом американского офицера. Перед вашей женой мы поставим один-единственный вопрос – о вашей личности. Но решайте скорей, а то дело будет предано гласности, и вы не оберетесь неприятностей.

Я написал жене требуемое письмо. Под пустыми предлогами я переписывал его несколько раз, то чернилами, то карандашом. Почему-то я был рад, когда под утро меня наконец доставили в новое место.