Лосев Федорович - Миронов

Был еще один случай, в котором мне приходилось принимать также непосредственное участие при самой тяжелой обстановке. В слободе Михайловке с ее огромным населением был созван митинг по поводу убийства офицера пятого полка. И чтобы сгладить впечатление, произведенное кадетами, предложено было видеть меня. И я, опять повторяю, что в такой тяжелый момент но было ни одного коммуниста, который помог бы мне несколько ослабить сгустившуюся атмосферу. По прибытии своем в Саранск я должен был арестовать всех тех сотрудников, у которых были найдены деньги, взятые из казначейства. Впоследствии это дело было передано в соответствующие инстанции. Затем мною был арестован один немецкий колонист, и впоследствии было доказано, что он принадлежал к 23-й дивизии. Я его отправил в тюрьму, где он был убит.

Председатель: – Прошу вас не вдаваться в такие подробности и касаться мотивов, побудивших вас выступить на фронт.

Миронов: – Итак, я хочу указать на невозможно сложившуюся политическую атмосферу в Саранске вокруг меня. Затем распространился слух, что пал Тамбов. И зная прежнее состояние нашего фронта, мне казалось, что кадеты могут подойти при таком положении к Богоявленску; мне казалось, что деникинские войска вклинятся в наше расположение в направлении Ряжска, тем более что последнее время распространялись слухи об эвакуации Козлова. И я, получив подтверждение от одного довольно солидного железнодорожного служащего об эвакуации Козлова, решил выступить с наличными силами на фронт, убежденный, что я своим выступлением в любом месте остановлю фронт. Вот тот толчок, который заставил меня выступить на фронт, спасать его. Вот моя единственная цель и давно назревшая. В деле имеется мое письмо к Ленину. Это, так сказать, первая моя попытка спасти создавшееся положение. Затем я посылал телеграммы. Наконец, я хотел поехать и лично заявить о необходимости изменения политики на Дону и в казачьих областях. Я полагал, что со мной бы согласились. Главным обвинением против меня выдвигается неисполнение мною приказа Реввоенсовета Республики.

Надо сказать, что когда т. Смилга говорил со мной, первый раз я дал обещание приехать в Пензу. Но еще раз повторяю, что окружающая меня обстановка, вся политическая атмосфера до такой степени действовала на меня, что я тогда уже не был человеком, а был вещью; дав обещание приехать, я все же еще не мог решиться на это. Я метался от аппарата к аппарату, пытался заказывать паровоз, несколько раз приходил на станцию, уходил, снова возвращался. Наконец, 22-го вечером мною была получена записка, где говорилось, чтобы я уклонился от поездки в Пензу, так как могу быть там арестован и дело спасения фронта погибнет. Таким образом, потеряв душевное равновесие, я решил все-таки выступить, и выпустил приказ-воззвание. 23-го были переговоры со штабом Восточного фронта. Затем я говорил со Смилгой и просил его выяснить положение, т. к. неопределенность его волновала не одного меня. Я думал, что Смилга приедет в Саранск, но никакого ответа не было ни от кого. А потом сразу я был объявлен вне закона. Тогда мне стало ясно, что для меня один выход – идти на фронт, о чем я н объявил собравшимся частям, указал также, что я объявлен вне закона. Я предлагал полкам остаться, тем, которые бы не хотели идти со мною, сказав, что я отправлюсь один. Но они сказали, что они также пойдут сражаться за Советскую власть, пойдут спасать фронт. Такой ответ еще больше убедил меня в необходимости идти на фронт, что я появлением своим, если положение фронта было действительно критическое, спасу его. А потом у меня мелькало сознание, что победителя не судят, что поймут мои душевные страдания и объявят меня законным гражданином Советской Республики.

Председатель: – Вам сколько лет?

Миронов: – 47.

Председатель: – Какой станицы?

Миронов: – Усть-Медведицкой. При царском строе был офицером. Когда была объявлена мобилизация среди казаков для усиления полков, в целях подавления революции, я выступал в станицах и протестовал против такой мобилизации, разъясняя казакам ее истинное значение. Ездил с наказом в Государственную Думу. По возвращении своем был арестован в Новочеркасске, где и просидел под арестом девять месяцев. После этого меня почти все время преследовали и, наконец, уволили со службы без права поступления на государственную и частную службу. В таком состоянии я провел до революции. На войне я потерял своего сына. Это так на меня подействовало, что я искал себе смерти на войне. В скором времени я получил второй чин – чин есаула и Георгиевское оружие.

После революции 17-го г. я все свои усилия приложил к тому, чтобы очистить казачьи части от контрреволюционных элементов, особенно от генералов и казачьих атаманов, деятельность которых была явно вредная. Я подготавливал свой полк к будущей революционной деятельности, объясняя им значение происшедшего переворота, знакомил их с самой совершенной демократической формой правления. Затем я был назначен военным комиссаром Усть-Медведицкого округа. После октябрьского переворота, как видно из вышесказанного, все время стоял за Советскую власть.

Председатель: – Вы в Государственную Думу прошли?

Миронов: – В Думу не прошел, а был выставлен кандидатом, как народный социалист, иначе я не мог пройти, так как казаки народ темный и отнесся бы ко мне недоверчиво, если бы я взял чуть-чуть влево. Казаков нужно было завоевать.

Председатель: – Вы грозили арестовать коммунистов?

Миронов: – Это был просто тактический шаг, т. к. я не хотел, чтобы кто-нибудь мешал мне на пути. Я сперва объявил, что Букатин и Лисин будут расстреляны, но затем отдал приказ, чтобы этого не делали, т. к. я в принципе против смертной казни; мною не был расстрелян ни один из арестованных коммунистов.

Председатель: – Когда была написана ваша декларация: «Да здравствует российское пролетарское трудовое крестьянство!»

Миронов: – В первых числах августа, когда мне на одном из митингов была подана записка с вопросом: «Что такое социальная революция и как должно жить человечество?» Вопрос был очень серьезный, и я обрисовал свой взгляд на соц. революцию. Взгляд этот был мною изложен в письме к Ленину. Это было мое святая святых. Затем я, познакомившись с программой максималистов, увидел, что мои убеждения не расходятся с этой программой, и в частной беседе заметил, что я считаю себя беспартийным, а оказывается, – принадлежу к партии максималистов.

Председатель: – Говорили ли вы, что коммунистическая партия поставила себе целью истребить казачество, что ком. партия послала политических работников, которые ехали на Дон, чтобы казнить, расстреливать и жарить казаков?