Валентина Ходасевич - Портреты словами

Вечером 7 ноября 1927 года на Неве грандиозное массовое зрелище – «10 лет Октября» по сценарию А. И. Пиотровского. Режиссеры – Н. В. Петров, С. Э. Радлов, и Соколовский, и В. Н. Соловьев. Художники – я и Е. Е. Еней. В инсценировке участвовало до двух тысяч человек. Балтфлотцы и красноармейцы, а также катера, миноносцы, звуковые и световые эффекты, фейерверк длительностью около сорока пяти минут. Зрители, их тысяч сто, размещались на набережной 9 Января, между мостами Равенства и Республиканским.

Перед художником, отважившимся оформлять массовый праздник или инсценировку подобного размаха, возникают особые трудности. Ведь такая постановка всегда – в первый и последний раз. В зависимости от темы и места действия возникают новые возможности и невозможности. Начинаешь с поисков художественных образов и их наиболее выразительного материального воплощения. Это язык, на котором ты, художник, будешь разговаривать с сотнями тысяч зрителей. Нужно возбудить в них энтузиазм и героическое состояние «хоть сейчас в бой», а также смех, радость, злобу, ненависть и управлять этими чувствами согласно драматургии сценария.

Руководства для художников и режиссеров в этом деле не было и нет. Дело это творческое, и каждый «чем богат – тем и рад»… Трудно почувствовать нужные размеры вещей по отношению к размерам «сцены», она – в километрах… Ошибки не исправишь – репетиций нет. Проверить на месте отдельные части или корректировать по ходу действия почти невозможно. Если ошибешься, получится «мимо». А это «мимо» – тоже в соответствующих размерах, и тогда чувствуешь себя посрамленным перед сотнями тысяч людей да и перед самим собой, и это трудно пережить. А удача зависит от слаженности огромного коллектива людей разных специальностей. Руководят всем – режиссер, художник и композитор. Они за все и в ответе.

Безусловно, в массовых инсценировках прельщало то, что по завершении всех работ, волнений и усталости ты вознагражден тем, что становишься зрителем и смотришь неповторимый спектакль в театре небывалых размеров. Особенно если судьба пошлет подарок: верно задуманное, рассчитанное и удачно выполненное в «спектакле» вдруг оказывается лучше воображенного и изображенного на эскизе. Тогда – неповторимое счастье. Подобное, вероятно, чувствует генерал, выигравший сражение.

Так было и с грандиозным спектаклем «10 лет Октября». Одна из рецензий, сохранившаяся у меня, хорошо воссоздает это зрелище:

«Сценическая площадка – несколько квадратных километров воды и суши, включая Петропавловскую крепость, Зимний дворец, две набережные Невы. Обрамление – два моста. Задник – черное покрывало северного неба. Зрительный зал – все население Ленинграда. Вещественное оформление – десяток военных кораблей и подводных лодок, дюжины катеров и буксиров, сотни шлюпок. Музыка – канонада морской артиллерии под аккомпанемент пулеметного лая, рева сирен. Световые эффекты – десятки прожекторов, тысячи факелов, блестящие фейерверки… Бутафория – фигуры врагов, ростом с двухэтажные дома, установленные на баржах и проплывающие по Неве, их выгоняют, расстреливая фейерверочными снарядами. Вход в зрительный зал разрешается и после третьего звонка: „Входите“ на трамвае, автобусе или просто так…

Символические картины гражданской войны создали единственное в своем роде представление.

Из-под моста выплывают на шлюпках военморы. Равномерная стильная гребля. Но вот появляются катера под флагами тех, кто нас блокировал и душил в первое героическое пятилетие. Громадные плети лучей прожекторов хлещут по символическим фигурам врагов. И со всех судов одновременно открывается частый огонь. В небо летят хвостатые ракеты. Молниями вспыхивают огни выстрелов. Юпитера оголяют военные корабли. Благородный серо-лиловый профиль эсминца сияет в черной рамке. Невидимая рука поворачивает жерла. Вспышка и грохот…

Финал – торжество огней. У Троицкого моста из Невы внезапно поднимается огромный лохматый фонтан, заливаемый морями разноцветных огней. По мостам непрерывно плывут трамваи, одетые в огонь. Сияет здание биржи. Над белыми массивами колонн – фантастический яркий световой убор. На горизонте лиловеют дымящиеся заводские трубы.

И постепенно стена Петропавловки, недавно охваченная гигантскими лентами движущихся факелов, вспыхивает широким красным заревом. И из зарева в небо несется с треском и грохотом новый вулкан ракет. Десятки оркестров покрывают лязг трамваев, шумы великого города и исступленные восторги толпы. Гремит победный гимн.

…Прав был поэт – глашатай революции, требовавший, «чтобы грохот был, чтоб гром». Грохот и гром – основные признаки прекрасного, все ярче развивающегося стиля ликования гигантских толп. Город – театр! Народ – актер! С этими лозунгами пришли на октябрьскую улицу первые глашатаи революционного искусства. Эти лозунги актуальны, они жили вчера в реве восторженной толпы, облепившей граниты невской набережной».

В 1932 году в честь 15-летия Октября вновь было организовано массовое действие на Неве. Им руководил режиссер Леонид Трауберг, а я была художником. Не все удалось, но было грандиозно и красиво.

1928 год – март. Ленинград. Спешу закончить работу по оформлению спектакля в одном из театров и другие работы, так как собираюсь ехать к Алексею Максимовичу в Сорренто и хочу обязательно попасть туда точно в день его шестидесятилетия – 28 марта. Еду одна, так как мужу не удается получить отпуск по службе.

Узнав о моей поездке, руководство Ленинградского Большого драматического театра просит меня захватить небольшую посылку – подарок Алексею Максимовичу от театра. Я, конечно, соглашаюсь.

В конце марта, в день моего отъезда, мне доставляют на дом огромный пакет из театра. Это корзина из дранки – в ней большой никелированный самовар, испещренный гравированными автографами актеров и работников театра. Самовар упакован в стружку и бумагу.

Что и говорить – подарок обрадует Алексея Максимовича, но размеры его пугают меня. Я везла Алексею Максимовичу скромные подарки: несколько резных китайских фигурок из слоновой кости и зернистую икру, которую в Италии было достать невозможно. Сведущие люди говорили, что икра на таможнях облагается такой пошлиной, что я не смогу ее оплатить, и советовали прятать икру при приближении к таможням в карманы пальто. Я разложила икру в две банки, чтобы уравновесить груз в карманах, и решила поступать, как мне советовали. Неприятно это, но хотелось порадовать друзей.

На германской границе все обошлось благополучно: пакет с самоваром был пропущен, а икра не обнаружена, и вскоре я оказалась уже в Берлине. Но вот поезд подходит к итальянской границе. В вагон входят пограничники и таможенные чиновники, быстро и любезно проверяют у пассажиров паспорта и для проформы бросают взгляд на открытые уже чемоданы, наклеивают ярлыки о досмотре и каждому желают доброго пути. Вот и моя очередь… Я показываю мой заграничный паспорт. Он красный с золотом. Лица чиновников явно меняют выражение… Один из чиновников спрашивает, какие вещи у меня с собой. Я показываю на мой открытый чемодан и корзину с самоваром на полке, глядя на которую и потроша ее, чиновник торжествующе и многозначительно провозглашает: «Ессо», что значит: «Ага! Вот оно!…» Он сурово говорит, чтобы я забрала свои вещи и шла за ним в здание таможни, ибо поезд скоро пойдет. Я очень волнуюсь, понимая, что если я застряну здесь до следующего поезда, то не попаду к дню рождения Алексея Максимовича в Сорренто.