Анри Гидель - Коко Шанель

Ее привлекал также и танец. В ту пору в моде была новая концепция, заключавшая в себе своего рода философию или, во всяком случае, образовательный метод с мистическим резонансом… Идейным отцом этого жанра был Эмиль Далькроз, только что основавший в Дрездене Институт танца. Толпа снобов говорила о нем и его курсах ритмической гимнастики с восхищением. Этьен де Бомонт и его друг Жан Кокто, мгновенно соблазнившись новомодной новинкой, быстро пресытились; со своей стороны, Колетт создала для парижской сцены мелодрамы, поставленные Жоржем Вагом. Она выступала в них почти обнаженной, к великому скандалу всего Парижа, который на этот раз решительно отказался признать за ее спектаклем какой бы то ни было тайный смысл. В таком вот контексте Габриель услышала из уст друзей Боя разговоры об Айседоре Дункан. [24]В Париже Айседора жила на авеню де Вильер и выступала с импровизациями перед толпами приверженцев. Впрочем, Коко увидела в ее искусстве избыток жестикуляции и слишком откровенную эротику, которой она стеснялась, – что поделаешь, семь лет учебы в среде монахинь Сен-Кёр-де-Мари даром не прошли!.. Но наибольшее отвращение вызвала у нее выходка одного из поклонников Айседоры, молодого бездарного бородатого живописца-мазилы по имени Ван Донген, который, чтобы продемонстрировать свой порыв, публично погладил Айседоре ягодицы через прозрачный плащ, надетый для исполнения греческого танца… И вся публика разразилась рукоплесканиями! Глядя, как на этом сборище льются рекой горячительные напитки, скорая на суждения Габриель мигом приписала хореографию, к восприятию которой ее никто не подготовил, воздействию алкоголя. С тех пор она ни ногой к Айседоре, которая останется в ее памяти беспробудной алкоголичкой.

Но Габриель не из тех, кого легко обескуражить. Она подыскивает себе другую наставницу, по прозвищу Кариатида – так называемую «характерную» танцовщицу. Некогда она работала швеей у Пакен, а впоследствии выйдет замуж за Марселя Жуандо. Жила она тогда в студии на улице Ламарка на Монмартре, под боком у своего возлюбленного Шарля Дюллена. Она вела более чем экстравагантный образ жизни – не было такого сумасбродства, на которое она не решилась бы, множа свои приключения с партнерами обоих полов, что далеко не всегда бывало по душе ее приятелю. Но любопытно, что Коко не судила строго «Карю», как она ее называла, за вольные нравы… Может, потому, что видела в ней замечательного педагога? Увы, сколь бы напряженными ни были усилия Габриель, месяцы занятий пошли коту под хвост: в ней обнаружилось не более способностей к танцу, чем к пению…

…Итак, на дворе 1911 год. С двумя надеждами пришлось окончательно расстаться. А много ли она от этого потеряла? Никаких сожалений… Отныне быстрее пойдет ее прогресс в карьере, которую она больше никогда не отодвинет на второй план. Теперь все ее усилия будут сосредоточены на ателье на рю Камбон.

Выпавшие на ее долю разочарования она переносила без особых трудностей – ведь она чувствовала себя возлюбленной Боя, который принимал ее всерьез и заботился о ней. И сама любила его самозабвенно. Он был для нее не только возлюбленным. Как она впоследствии признается, он был еще «моим братом, моим отцом и всей моей семьей». Больше даже, в ту пору она была уверена, что он женится на ней. Он даже представил ей свою младшую сестру Берту, которая стала ее подругой, – не было ли это добрым знаком?

О новой модистке говорили все больше и больше. Эмильенн д'Алансон появлялась в ее канотье повсюду, не только на трибунах ипподромов. В 1912 году Коко обрела настоящее признание – газета «Мод», обладавшая самой широкой читательской аудиторией, прославила талант Габриель Шанель и отвела целые страницы фотографиям очаровательных артисток в шляпах, сделанных Габриель. Среди них можно было видеть и ее подруг – Габриель Дорзиа и высокоталантливую певицу Женевьеву Викс. Но и это не все – Коко добилась того, чтобы в спектакле «Милый друг» по одноименному роману Мопассана Габриель Дорзиа, игравшая главную роль – Мадлен Форестье – в костюмах от Дусе, выступала в ее головных уборах. Не следует приуменьшать эти пока скромные роли Коко в создании костюмов для сцены – в будущем эта роль существенно возрастает, когда, например, Кокто будет заказывать ей костюмы для героинь своих пьес, называя ее «самой великой кутюрье своего времени».

Коко сделала большой шаг вперед и в понимании других областей искусства. Так, 29 мая 1913 года она побывала в только что построенном театре «Шанз-Элизе» на премьере «Весны священной» Стравинского, созданной для дягилевских «Русских сезонов»; хореография спектакля принадлежала Нижинскому. Итак, Коко, которой так недоставало образования, сразу же оказалась лицом к лицу с самым вызывающим авангардом. Не понимая в том ровным счетом ничего, она очутилась на театре войны между двумя кланами неистовствующих зрителей, в гуще оскорблений и драк. Сам Стравинский избежал линчевания только благодаря поспешному бегству. Что могла подумать об этом вечере Габриель, едва выйдя из состояния оцепенения, в которое ее повергло увиденное?

В это время Артур Кэпел приобретал все большую значимость: он развивал свой флот по перевозке угля и покорил старого Клемансо, отношения с которым представляли для него большую ценность. Устремив взор на Марокко, он предложил сделать Касабланку главным портом по ввозу угля в Северную Африку. Он ежедневно встречается с политиками, банкирами и газетными магнатами, среди которых – Анри Ле Телье («Журналь»), Адриен Эбрар («Тан») и Альфред Эдвардс («Матэн»).

Июль 1913 года. Довиль. Перед роскошным отелем «Нормандия», открытым минувшим летом и сделавшимся гордостью курорта, останавливается сверкающий «Даймлер». Ему навстречу спешит портье, сопровождаемый стайкой грумов. Из автомобиля выходят Артур Кэпел в шоферском облачении – он сам сидел за рулем – и мадемуазель Шанель.

Несколько месяцев спустя отношение Боя к своей подруге изменилось – но следует сказать, что претерпела эволюцию и она сама. При любых обстоятельствах он уже не мог относиться к ней только как к одаренной модистке и одной из самых элегантных женщин Парижа… Она сделалась более утонченной и интеллигентной. Пусть в ней еще не совсем исчезла робость – но она все чаще осмеливается вступать в полемику с друзьями Боя, которому доставляет особое удовольствие пробуждающееся в ней остроумие, умение ответить метко, а порой и едко. Воодушевленный происшедшими с Коко переменами, в которых он сыграл не последнюю роль, Бой стремится во время пребывания в Нормандии познакомить ее с влиятельными персонами: ведь здесь, на курорте, они кажутся куда более доступными, чем в столице. А в Париже ей легко будет продолжать отношения, завязавшиеся в Довиле.