Владимир Войнович - Замысел

Пока он говорил, вопрошатель стал передвигаться к выходу, махнул рукой и скрылся за дверью.

Тут как раз и вышел вперед Зиновий Матвеевич Мыркин.

– Вот оно, лицо анонима, – произнес Мыркин, указывай на дверь, и теперь он был похож на Ленина, тем более что и внешность имел подходящую. – Вот он, мещанин, который мутит воду, призывает всех к ответственности, а сам чуть что уходит в тень. Именно о таких людях я и собирался сегодня говорить… Недавно в редакцию «Литературной газеты», где я временно замещаю Котова…

Тут В.В. быстро глянул на сидевшую рядом блондинку и попытался понять, не удивляет ли ее фамилия Котов, не нахмурила ли она брови в недоумении, мол, кто такой Котов, но она ничего не нахмурила и продолжала смотреть на сцену, как будто Котов был для нее такой же известной личностью, как Толстой или Чехов.

Между тем Мыркин продолжал свою речь: что в редакцию, где он заменяет Котова, пришло письмо без подписи и, разумеется, без обратного адреса. «Ваша газета, – писал аноним, – постоянно выступает за то, чтобы люди, сталкиваясь с проявлениями хулиганства, не проходили мимо, вмешивались и давали отпор, а не дожидались милиции. А что значит дать отпор? Вот хулиган толкнул девушку, вы хотите, чтобы я кинулся ей на помощь? А мне тот же хулиган воткнет нож в сердце. А я тоже человек. У меня есть семья, дети, и сам я тоже хочу жить…»

Сначала Мыркин читал, сидя за столом. Но потом распалился, вскочил, подбежал к краю сцены и, размахивая цитируемым письмом, стал выкрикивать что-то гневное. Об этих самых анонимах, лишенных гражданских чувств и ответственности за свою страну. Которые забились в своих углах и заботятся только о личном удобстве и своем мещанском благополучии.

– Писатель Бруно Ясенский однажды правильно написал: «Не бойтесь врагов, они вас могут только убить. Не бойтесь друзей, они вас могут только предать. Бойтесь равнодушных. С их молчаливого согласия, – Мыркин поднял голос до самой высокой ноты и завертел письмом так, словно ввинчивал его в небо и сам с ним пытался ввинтиться, – совершаются предательства и убийства». – Мыркин выдержал паузу и продолжил голосом тихим, усталым и разочарованным: – Эти замечательные слова, как ни к кому другому, относятся к этому вот, – поднял письмо и указал им в сторону двери, – анониму.

Заключительным пассажем он как бы идентифицировал мерзкого анонима и вычислил в нем того кудрявого в красном свитере, который несмотря на сходство с вождем трудящихся столь трусливо бежал, не открыв своего имени. Именно к нему относились слова Бруно Ясенского.

«И ко мне тоже, – честно подумал В.В. – Ко мне эти слова тоже и даже прямо относятся».

В памяти возникло Запорожье, где протекала В.В. неспокойная юность. Иногда со своим другом Толиком Лебедем юноша В.В. ходил в местный парк на танцы. Сам он танцевать не умел, стеснялся, поэтому приходил и просто стоял, ожидая, пока натанцуется Толик.

Танцплощадка была круглая, бетонированная, окруженная оградой, сваренной из металлических прутьев и с деревянным, в виде раковины, сооружением для духового оркестра.

Оркестр играл танго, вальсы и польку (другие танцы были запрещены), кавалеры приглашали дам, все шло чинно и мирно.

Солидная публика проходила на танцплощадку по билетам, а несолидная пролезала между прутьями ограды, что делал и В.В., будучи крайне щуплого телосложения.

Время от времени появлялись на площадке парни с красными повязками, украшенными тремя буквами «БСМ», что означало «бригада содействия милиции». Они ловили безбилетников, и очень успешно, но поймать В.В. им удавалось редко. Он выскальзывал наружу между прутьями ограды и уходил, как мелкая рыбешка из крупноячеистой сети.

Иногда танцы навещал Вовик Греков, или попросту Грек, молодой человек зверской наружности, с железной фиксой во рту. Вместе с ним появлялась и его банда, членов которой всех называли «греки». Как только появлялись греки, суровых ребят с повязками «БСМ» немедленно сдувало невидимым ветром и на площадке возникала предгрозовая напряженная атмосфера. Сначала все было хорошо. Оркестр продолжал выдувать свой обычный репертуар: «Утомленное солнце», «Ночь коротка» или «На сопках Маньчжурии». Кавалеры приглашали дам. Дамы томно клали руки кавалерам на плечи. А греки, рассыпавшись по площадке, вступали в игру для В.В. совершенно безопасную, потому что интересующиеся им ребята из БСМ исчезали, а греки такой мелочью пренебрегали. Они начинали с того, что отталкивали кавалеров и сами начинали танцевать с их дамами. Кавалеры в большинстве случаев благоразумно отходили. Дамы тоже от сопротивления воздерживались.

Танцы продолжались. Греки присматривались и выбирали какую-нибудь пару поинтереснее. Чтобы он был покрупнее ростом и покрасивее. И чтоб при этом был хорошо одет. Желательно, чтобы в дорогом костюме и с галстуком. И чтоб она тоже была бы ему под стать. И чтобы между ними были замечены какие-нибудь более или менее возвышенные отношения. При наличии таких предпосылок и начиналась игра. Они танцуют, их надо толкнуть. Сначала чуть-чуть, потом посильнее, потом почти до сбития с ног. Если нужной реакции нет, развивать усилия дальше. Мимоходом ущипнуть ее за зад. Наступить ему на ногу. Сказать что-нибудь о ней, а когда он посмотрит сердито, то и о нем.

У намеченной жертвы может быть три варианта поведения.

Первый вариант: он, сообразивши, чем дело пахнет, тихо покидает свою возлюбленную и место действия в одиночку. Здесь все может кончиться благополучно. С их стороны всего лишь улюлюканьем вслед, с ее – прекращением отношений, а с его – позором.

Второй вариант: уйти вдвоем – исключается.

Третий вариант: его или ее толкают, он не выдерживает и толкает сам или что-нибудь говорит, безразлично, что именно.

После этого ему предлагают вежливо: «Пойдем, потолкуем». Если идет – хорошо. Не идет – еще лучше. В конце концов его выволокут наружу и, не отходя слишком далеко от танцплощадки, начнут бить. Один-два хороших удара, и вот он уже лежит, скрючившись и закрывая руками голову. И тут наступает вожделенный миг. Греки с криком, визгом, гиканьем, крякая и стеная, отталкивают друг друга и бьют ногами. Каждый норовит попасть не куда-нибудь, а так, чтобы выбить зуб. А еще лучше глаз. Или оторвать ухо. Или заехать носком в живот. Или шарахнуть с налету по почкам, по ребрам, по печени. За что? А просто так! Для удовольствия. Чтобы превратить человека в кровавую отбивную. Чтобы сразу не помер, но долго не жил. Чтобы остаток своих дней доходил, харкая, писая и какая кровью.

Такие расправы над людьми греки чинили часто и без всякого риска. Изувечив очередную жертву, кидались врассыпную (В.В. запомнился при этом треск ломаемых сучьев) и короткое время спустя уже клубились в центре города, на одном из тех мест, что назывались на фене «плешкой».