Строуб Тэлботт - Горби. Крах советской империи

Проведя Ельцина в Овальный кабинет, Буш сказал ему о предупреждении, которое в это время получил в Москве Мэтлок. Мэр Москвы Попов предупредил его о возможности консервативного переворота. Ельцин не был слишком напуган, но предложил позвонить Горбачеву и предупредить о грозящей опасности.

Это предложение понравилось Бушу, поскольку оно освобождало его от неудобной обязанности действовать в качестве посредника. Он заказал разговор по телефону с Кремлем, но в Москве было уже слишком поздно, и Горбачева на месте не было.

Попрощавшись с Бушем, Ельцин едко сказал помощнику: «Он, видимо, очень рвется поговорить по телефону со своим другом». Затем заметил, что Буш все еще, кажется, находится «под впечатлением», будто все зависит от его личных взаимоотношений с Горбачевым. Он сравнил Буша с одним из многих доверчивых религиозных верующих в России, попавших под влияние знаменитого и популярного телевизионного врачевателя Анатолия Кашпировского.

У Западного крыла Ельцин заговорил с репортерами. Признав, что «у себя дома мы все еще имеем силы, которые хотят вернуться к эпохе застоя», он поклялся, что Россия «не допустит изменения хода истории». В своих замечаниях не для печати Ельцин на приеме в советском посольстве объявил о «конце марксистского эксперимента в России».

На следующий день, в пятницу, 21 июня, Горбачев был в хорошей форме. Отсутствовав в начале недели на заседаниях Верховного Совета, он теперь размашистой походкой вошел в зал и дал словесный залп по всем своим критикам. Парламент отверг «конституционный путч» Павлова большинством: 262 голоса против 24.

После этого в разговоре с репортерами Горбачев постарался, чтобы его окружали Язов, Крючков и Пуго, которые угрюмо хранили молчание. Широко улыбаясь, советский руководитель объявил свой приговор неделе: «Путч закончен».

В тот день Буш наконец связался с Горбачевым по телефону, чтобы сообщить ему о своей встрече с Ельциным. Он начал разговор с того, что надеется, теперь все нормализовалось после «беспокойства», очевидно, причиненного Горбачеву некоторыми из его коллег. Буш так стремился показать свою искренность и доверие, которые так отличали его отношение к Горбачеву, что случайно проговорился, назвав источник предупреждения – Попова.

Горбачев жаждал поскорее отделаться от всего этого «путча» с тем, чтобы подобный эпизод как-то не повлиял на мнение Буша о перспективах самого Горбачева. Он поблагодарил Буша за проявленную озабоченность и злорадно заявил, что задал своим противникам «хорошую трепку». Затем он обратился к тому, что вызывало у него более острую озабоченность: как прошла встреча Буша с Ельциным?

В действительности в этот визит Ельцин произвел на Буша благоприятное впечатление своей серьезностью и решимостью бороться за демократию в России. Но в разговоре по телефону с Горбачевым Буш проявил осторожность, чтобы не показаться слишком уж восторженным.

На следующий день, в субботу, 22 июня, Бессмертных возвратился из Берлина в Москву и встретился с Горбачевым во время церемонии у могилы Неизвестного солдата. Он попросил уделить ему несколько минут наедине, чтобы «сообщить о своей поездке в Берлин».

Они вместе возвратились в кабинет Горбачева, но ограничились лишь обменом любезностями, так как рядом шел Павлов. Однако, как только закрылась дверь кабинета, Горбачев сказал Бессмертных, что ценит то, как Буш отреагировал на слухи: президент США был «внимателен и отзывчив».

Тем не менее Горбачев надеется, что Буш будет «очень осторожен» и не позволит Ельцину использовать доступ в Овальный кабинет в своих маневрах против Кремля.

Горбачев заметил, что Буш упомянул о Попове как об источнике предупреждения. Тайный доступ Попова через американцев к Ельцину, кажется, обеспокоил Горбачева, как и возможность того, что премьер-министр Павлов устраивал заговор против него. Спустя несколько недель Горбачев встретил Попова на приеме; он отвел его в сторону и потребовал ответа: «Для чего вы обращались к Бушу?»

Попов ответил: «Я не обращался к нему! Вас неправильно информировали».

Это была истинная правда, поскольку Попов передал предупреждение Мэтлоку, а не Бушу непосредственно. Но Попов был взбешен тем, что американцы назвали Горбачеву его как источник этого сообщения. Попов пришел к заключению, что, отдавая предпочтение своей дружбе с Горбачевым, Буш тем самым подверг опасности подлинных советских реформаторов, пытавшихся предотвратить политическую катастрофу.

Другим испытанием для Буша как государственного деятеля был его отклик на перемены, происходящие в пятнадцати республиках СССР. В течение многих месяцев официальные лица США спорили о том, должен ли Буш посетить столицу какой-нибудь из этих республик.

Сам Буш относился со смешанным чувством к этой идее. В частной беседе он высказал свое прежнее убеждение, что «полный и внезапный развал» Советского Союза ни в чьих интересах. Он мог бы понять и даже одобрить дальнейшее перераспределение ответственности и власти из Москвы в республики, но он надеялся, что «какой-то тип Союза» выживет. Наилучшей формой, думает он, была бы свободная федеральная структура, которую Горбачев, кажется, обязался установить согласно его новому договору о Союзе.

В то же самое время, больше всего из-за сдержанности, проявленной им в одобрении независимости Прибалтийских государств в начале этого года, Буш подвергся внутри страны политическим нападкам за то, что оказался на стороне Горбачева и центра против сил самоопределения. Только пять месяцев оставалось до начала года президентских выборов, и его советники хотели, чтобы Буш притупил остроту этого обвинения, сделав «жест» в сторону республик.

Как столица крупнейшей нерусской республики Киев был самым очевидным кандидатом для остановки в нем после намечавшегося визита в Москву. В мае 1972 года, после своего первого визита в Москву в качестве президента, Ричард Никсон заехал в Киев на один день. Но Украина тогда была послушной провинцией советской империи; теперь, спустя 19 лет, она далеко пошла по пути к отделению.

Когда чиновники из Государственного департамента известили Советы о желании Буша посетить Киев, они сделали это в мягкой форме, сравнив эту поездку с краткими остановками, которые Горбачев делал в Миннеаполисе и Сан-Франциско в 1990 году. Министерство иностранных дел сообщило Мэтлоку, что такой визит не вызовет никаких проблем.

Затем в Вашингтоне в пятницу, 19 июля, Сергей Четвериков, из советского посольства, позвонил Эду Хьюэтту, чтобы передать «срочное послание» из Москвы: поскольку Буш хотел провести день вне Москвы, может быть, он согласился бы поехать в Ставрополь и провести некоторое время на прекрасном горном курорте, как это сделал Коль прошлым летом, или, может быть, оба президента с супругами могли бы отдохнуть – в стиле Кэмп Дэвида, в неофициальной обстановке – на даче Горбачева.