Владимир Коваленко - Крылья Севастополя [записки авиационного штурмана]

— Отдыхают перед полетами?

— Отдыхают, товарищ комиссар.

— А лейтенант Акимов?

— Тоже отдыхает, но не спит.

— Позовите его. И штурмана Пастушенко.

Но Акимов уже поднялся без приглашения. За ним — все остальные. Какой, в самом деле, может быть отдых, если комиссар бригады в кубрике!

Полковой комиссар присел на скамейку, пригласил сесть рядом Акимова, Пастушенко.

— Рассказывайте, как было утром.

Акимов рассказал: спустили самолет на воду, оттащили в конец бухты. Только запустили мотор, попросили взлет, стрелок кричит: «Худые» на нас пикируют!» — и застрочил из пулемета. Акимов — полный газ и в сторону, всплески от очередей — сбоку. «Мессеры» свечей вверх, а им наперерез «ястребки». Ну, «мессеры» — ходу, а Акимов — на взлет. Так и ушел в море под прикрытием истребителей.

— Да, — протянул Михайлов. — Наглеют немцы. Чувствуют, что у нас силенок маловато. А что поделаешь — выполнять задания надо?

— Конечно, надо, — ответил Акимов.

Комиссар обвел всех нас взглядом, в его глазах вспыхнула задорная искорка:

— Я тут поразмышлял на досуге… В общем, возникли некоторые соображения, приехал с вами посоветоваться. Так вот, немцы сверху видят все наши приготовления: как спускаем самолет на воду, как запускаем мотор. И ждут удобного случая, чтобы атаковать, когда все внимание летчика — на взлете, когда самолет, по существу, беспомощен. А что если самолет еще в темноте оттащить катером подальше к Херсонесскому маяку, а с рассветом, пока немцы будут чухаться, запустить мотор — и взлет прямо в сторону моря. Пока они поднимут истребители, пока наберут высоту — мы уже далеко в море.

— А возвращаться как? — спросил Пастушенко.

— И это я продумал. Во-первых, подходить со стороны моря надо не к мысу Фиолент, где самолет виден аж с балаклавского берега, а прямо к Херсонесу, на бреющем полете, чтобы при необходимости скорее проскочить под прикрытие зениток; а во-вторых, нужно договориться с нашими истребителями, чтобы к приходу разведчика они были уже в воздухе. Конечно, для точного выхода на Херсонес в строго определенное время потребуются точные расчеты штурманов, но это, я думаю, не проблема.

Мы слушали внимательно. Предложение комиссара заинтересовало всех.

— Можно попробовать, — сказал Акимов, — авось получится.

— Э, нет! — неожиданно засмеялся Михайлов. — Я придумал — мне и проверять. Первым полечу сам.

— Прошу взять ведомым, — сдержанно, как всегда, улыбнулся Акимов.

— За тем и прибыл, товарищ Акимов. По рукам?

— По рукам, — смутился Дон-Евген.

…Под утро, когда наш последний самолет возвратился с бомбоудара, катера зацепили два МБР-2 и потянули их к выходу в открытое море. На пилотском сидении ведущего сидел полковой комиссар Михайлов, лейтенант Акимов был ведомым.

Мы не видели, как они взлетали, не слышали гула их моторов. Но часов в девять утра, когда мы уже позавтракали, в «кубрик» ввалились Акимов и Пастушенко.

— Полный порядок, — весело заявил Акимов. — Система Михайлова сработала безотказно!

Обстановка в Севастополе осложнялась с каждым днем. Теперь после того, как гитлеровское командование перебросило в Крым авиагруппу Рихтгофена, в которой были сосредоточены отборные части фашистских асов, на каждый наш самолет приходилось десять немецких, причем наиболее современных, новейших типов. Площадки, где размещались МБР-2, подвергались непрерывным артобстрелам и бомбоударам. Еще труднее было на Херсонесском аэродроме, где базировались главные наши силы — истребители, штурмовики, пикирующие бомбардировщики.

Враг держал этот пятачок под непрерывным обстрелом. Ежедневно на аэродром падали сотни бомб и снарядов. И все же, несмотря ни на что, наши летчики ни на минуту не прекращали боевую работу, поднимались в воздух по 5–6 раз в день.

Каждый самолет был на строжайшем учете. Пополнение поступало скудно, да и разместить машины было негде. Правда, оставалось еще две небольших взлетно-посадочных площадки, на которых размещались легкие самолеты По-2, УТ-1 и УТ-2, - в Юхарной балке и на Куликовом поле. До войны на них учились летать курсанты-аэроклубовцы, и никакого вооружения на этих самолетах, разумеется, не было. Для боевой работы, тем более в условиях блокады, они были непригодны, стояли без дела.

Тем большей неожиданностью для всех явилось указание комиссара Михайлова оборудовать полосы на этих площадках для ночных полетов, а на легкокрылых самолетах смонтировать цилиндрические подвесные кассеты, которые можно было бы наполнять мелкими осколочными бомбами. Вскоре в один из дней, как только стемнело, комиссар поднялся на таком самолете в воздух, прошел над вражескими окопами и высыпал «гостинцы» на головы гитлеровцев.

С этого времени фашисты окрестили легкокрылые «кукурузники» и «утята» «ночными дьяволами». Они не оставляли в покое врага ни на одну минуту, держали в непрерывном напряжении. И каждую ночь на одном из самолетов вылетал комиссар Михайлов.

Как-то вечером в «Мечте пилота» раздался телефонный звонок. Дежурный — лейтенант Дмитрий Кудрин — поднял трубку, затем махнул мне рукой:

— Тебя.

Это был Вася Мордин. Я сразу узнал его голос — спокойный, глуховатый, такой знакомый. Как долго ждал я этого звонка! С того самого дня, как приводнился в бухте Матюшенко. Получалось, что вроде мы и рядом, лишь неширокая бухта разделяет нас, а встретиться, поговорить, хотя бы посмотреть друг на друга — нет возможности: полеты, полеты, напряженная боевая работа в осажденном городе. Он летает днем, я — ночью, у каждого время расписано по минутам, а добраться мне на Херсонес или ему в бухту Матюшенко — целая проблема, никакого регулярного сообщения нет.

И вот я слышу его голос:

— Как житье-бытье? Скучать не приходится?

— Готовлюсь на работу, — отвечаю.

— Все ясно, — говорит Мордин. — А моя милашка малость приболела, завтра лечить ее будут. (Ага, думаю, самолет вышел из строя, ремонтируют.) В связи с этим у меня возникла идея: давай завтра встретимся. Ты сможешь утром пораньше?

— Пожалуй, смогу.

— Вот и прекрасно. Встречаемся под мостиком, на Приморском бульваре — надежное место, вроде бомбоубежища. Добро?

— Добро.

Щелкнув, трубка умолкла. А я все стою, чего-то жду… Кажется, совсем недавно мы расставались с Мординым в мирном, очаровательном Ленинграде. Было это в мае 1940 года. Я уезжал в Керчь, в 45-ю отдельную эскадрилью, а его переводили на новые скоростные бомбардировщики. Вася успокаивал меня: «Не огорчайся. Скоро все будем летать на новых машинах. Снова встретимся».

Плохим провидцем оказался мой друг. Так и не успел я пересесть на новые машины. Довелось встретить войну на «фанерно-перкалевых броненосцах» — МБР-2. А Вася Мордин летает на красавце Пе-2 — скоростном пикирующем бомбардировщике, прекрасной машине, созданной конструктором Петляковым. Конечно, иногда и на Пе-2 приходится нелегко, особенно в Севастополе, на блокированном, простреливаемом насквозь пятачке. Здесь летчикам всегда трудно, на каком самолете ни летай. И все же Пе-2 — это не какая-нибудь «эмберушка», а настоящий, первоклассный боевой самолет!