Иосиф Пилюшин - Снайпер Великой Отечественной

Эта песня, тогда широко распространенная, волновала душу каждого фронтовика. Вдруг песня оборвалась, и через некоторое время я услышал быстрые шаги, приближавшиеся по траншее. Это был Найденов. Увидев меня, он, улыбаясь, сказал:

– Осип, из города пришла Зина, говорит, что твоего сына навестила. Иди, я за тебя покараулю.

Из кармана ватной куртки Найденова торчал краешек голубого конверта.

– Из дому письмо?

– Нет, от Светланы.

– Где она?

– На фронте. Хотя и не пишет, в каком госпитале, но из слов видно – в полевом.

Найденов, переминаясь с ноги на ногу, взглянул на меня, досадливо махнул рукой и отвернулся.

В этот момент к нам подбежал запыхавшийся связной из штаба полка. С его лица градом катился пот. Он спросил:

– Ребята, кто из вас знает, где найти снайпера Пилюшина?

– Я Пилюшин, а что?

Связной вытер рукавом стеганки дышащее жаром лицо и сказал:

– А я все траншеи 1-го батальона облазил, вас ищу. Идем быстрее к командиру полка.

– А что случилось?

– Откуда мне знать? Приказано вас найти, и все тут.

Три километра связной и я бежали без передышки. Часовой, стоявший у штабной землянки, еще издали увидел нас и крикнул:

– Опоздали! Гусь-то улетел, не стал вас ждать.

– Какой гусь? – спросил я, оторопев.

– Натуральный гусь, какой же еще, только дикий. Повредил себе летом крыло, вот и остался у нас зимовать. Пролетит метров 20–30, присядет на снег передохнуть и опять летит подальше от человеческого глаза. – Часовой понизил голос: – Понимаешь, у самого носа полковника пролетел. Вот тут-то ему гусятинки и захотелось. «Кто здесь известный снайпер?» – спрашивает. «Пилюшин», – говорят. Вот он и послал за тобой. Ну а гусь-то не стал тебя дожидаться, потихоньку да полегоньку улетел. Вон туда – к шоссейке.

– Какой полковник? Какой гусь? Ты что мелешь?

Я зашел в землянку командира полка Путятина. Меня встретил незнакомый мне полковник, которого, впрочем, я где-то встречал.

– Ты снайпер? – спросил он меня.

– Так точно.

– А сколько у тебя на счету убитых немцев?

– В обороне 62. При отступлении не считал.

– Значит, не знаешь, сколько убил немцев?

– Нет, знаю, товарищ полковник.

– Я вызвал тебя, чтобы проверить, действительно ли ты такой меткий, как мне докладывали, – бьешь немца в глаз.

Полковник снял с руки часы и повертел ими у моего носа:

– Вот мишень, понимаешь?

– Понятно, товарищ командир.

– Я поставлю эту мишень на 200 метров, попадешь – твое счастье, не попадешь – отниму снайперскую винтовку! Понимаешь?

– Ясно, товарищ полковник.

Только теперь я увидел, что он не особенно твердо держится на ногах. Полковник накинул на плечи дубленый белый овчинный полушубок, взял шапку-ушанку. Выйдя из землянки, он отшагал вдоль насыпи железной дороги 250 шагов, положил на снег шапку, а на нее часы.

– Разрешаю стрелять с любого положения. Понятно?

– Понятно, товарищ полковник.

– Ну, стреляй!..

Из блиндажей автоматчиков, разведчиков, штабных сотрудников повысовывались головы, стали выходить любопытствующие люди. Послышались приглушенный смех, голоса:

– Неужели Пилюшин станет стрелять в часы?

– Станет. Для него часы – большая мишень.

– Часов жалко. Глянь, никак золотые, да еще и светящийся циферблат.

В другое время я не стал бы стрелять в часы. Но полковник, глядя на меня исподлобья, продолжал твердить:

– Стреляй, стреляй, тебе говорят!..

Я выстрелил. Связной бросился к шапке. Он взял ее, как тарелку с супом, и осторожно понес на вытянутых руках к полковнику.

– А где часы? – спросил полковник.

– Все тут, товарищ командир: вот ремешок, ушки и кусочки стекла…

– Вот те раз! – Полковник развел руками в стороны и с силой хлопнул себя по ляжкам. – И гусятины не отведал, и часов лишился! Ну, спасибо, снайпер!..

В передовой траншее меня поджидал все тот же неутомимый и верный друг Найденов. Я знал, что Сергей не любил, когда его жалели. Случалось, кто-нибудь из товарищей говорил: «Сережа, прилег бы ты на минуту, глаза у тебя стали как у мышонка». – «Вот еще, нашел чем укорять, – отвечал он. – Когда к матери солдата в окошко фашист стучится, до сна ли солдату?»

Он был смел и неутомим. Днем, притаясь у ледяной глыбы, подстерегал вражеского офицера или наблюдателя, а ночью мастерски обстреливал траншею немцев ружейными гранатами. За годы войны я многое научился понимать и твердо усвоил, что храбрый человек не рассуждает и не кричит об опасности – он молча ищет встречи с врагом и бьет его. Именно таким был Сергей.

Начиналось утро: спокойное и тихое. Войдя в блиндаж, я остановился у порога, чтобы присмотреться к полумраку. Зина бросилась ко мне. Не помню, что со мной случилось, но, прежде чем поздороваться, мне пришлось глотнуть воздуха и опереться плечом о стойку нар. Встреча с Зиной меня как-то по-особому взволновала.

– Иосиф, что с тобой? – с тревогой спросила Зина. – Ты ранен? На тебе лица нет.

– Нет, нет, Зиночка, я совершенно здоров… Как Володя?

– За сына не волнуйся, он чудесный крепыш.

Строева хотела еще что-то сказать, но не успела. В землянку вбежал Найденов и закричал:

– Ребята! Немцы что-то затевают. – Отдышавшись, он объявил: – Они поставили на бруствер кусок фанеры, на котором большими черными буквами что-то написано. Я не успел прочитать, как кто-то из немцев столкнул фанеру в нейтралку. В их траншее поднялись шум, крик. Кто-то из немцев даже по-русски ругнулся. Вдруг один из фрицев приподнялся над бруствером и ну махать руками. Сам что-то громко кричит. Я крикнул: «Эй! Иди к нам, стрелять не стану!» Немец помахал рукой: мол, «не могу», – и скрылся.

Втроем мы побежали в снайперский окоп.

– Немец тебя не видел? – спросила Строева.

– Нет, я крикнул через амбразуру.

– А по таким мишеням все-таки надо стрелять, Сережа.

– А политрук роты что недавно говорил? Что среди немецких солдат есть разные люди. Вот и разберись тут…

Случай, рассказанный Найденовым, сильно заинтересовал нас. Что могло стрястись там, у немцев? Что за щит лежит в нейтралке?

Строева приоткрыла бойницу и взглянула в перископ на то место, где валялась фанера.

До наступления темноты мы не сводили глаз с траншеи противника, но, несмотря на усиленное наблюдение, не обнаружили ничего серьезного. В траншее врага – обычная картина, а лист фанеры так и остался лежать на снегу в нейтральной зоне. Загадка со щитом прояснилась несколько дней спустя, когда мы взяли пленного. Об этом будет рассказано ниже.

В тот день, когда немцы выбросили щит (это был День Советской Армии), нас накормили хорошим праздничным обедом. К нам в блиндаж зашел какой-то незнакомый сержант в артиллерийских погонах. Он был до того белобрысый, что казалось, нет у него ни бровей, ни ресниц. Его большие голубые глаза дерзко оглядывали нас из-под крутого лба. Присмотревшись ко всему в полумраке землянки, он заявил: