Леонид Млечин - Главный разведчик мог стать президентом. Карьера Евгения Примакова

Сердечность своего отношения к друзьям Примаков словно переносил и на всех остальных. Когда он стал начальником разведки, министром, главой правительства, в окружении Примакова с изумлением отмечали его очевидные промахи в кадровых делах, неправильные назначения.

Первая жена Примакова Лаура Васильевна очень беспокоилась, что Евгений Максимович плохо разбирается в людях, излишне доверчив. У них было множество приятелей. Они приходили к ним домой, но ей не все нравились. Кто-то совсем не нравился. Лаура считала, что Евгений Максимович не способен распознать в людях дурное, и очень беспокоилась, что это может ему повредить.

Ошибки у всех случаются. Но его помощники действительно иной раз изумлялись: и этого человека он назначил на такую важную должность? Как это могло случиться?

Татьяна Самолис работала с Примаковым в Службе внешней разведки:

— Он парадоксально сочетает в себе государственный ум и душу наивного ребенка. Мне иногда казалось, что я старше его бог знает на сколько лет. Он поразительно наивен в отношении людей… Он исходит из презумпции порядочности любого человека — так бы я это определила. Людей можно условно поделить на две категории — одни оценивают человека, исходя из того, что каждый хорош, пока не станет очевидным, что он плох, а другие полагают, что каждый плох, пока он не докажет, что хорош. Вот для Примакова абсолютно все хорошие. Все мои товарищи, умные, гениальные, замечательные. Но вот потом что-то накапливается — одно, другое. Он долго скрипит. Ему не хочется вслух произнести, что не так уж хорош этот человек. Но потом смирится, что надо расставаться… Но уж чтобы он на кого-то так сильно осерчал, чтобы не захотел о нем говорить, — это редкий случай!

— Мне приходилось бывать с ним в ситуациях, где собирался узкий круг людей, которым он доверял и, видимо, говорил то, что думает (за исключением каких-то невероятных государственных тайн), — вспоминает Татьяна Самолис. — Но никогда не говорил плохого о тех, кто о нем отзывался, мягко говоря, неодобрительно… Когда его в чем-то обвиняли, он так всегда расстраивался, руками разводил. Он понимал, что может быть расхождение во взглядах. Безусловно. Но почему вокруг закручивается столько грязи, оскорблений — этого он не понимал.

— Примаков такой опытный администратор. Он постоянно сталкивался с серьезными конфликтами, и вы хотите сказать, что ему было странно, что кто-то занимается интригами? — спросил я Татьяну Самолис.

— Нет, конечно, теоретически он об этом знал. И практически знал — у него, может быть, тысяча была конфликтов на работе. Но у него все равно оставалась наивная вера в то, что все люди неплохие. И любая моя попытка его образумить ему очень не нравилась. Пока он уже сам не убеждался в том, что был неправ в отношении того или иного человека. Вот для меня это парадокс. Сочетание такого жизненного опыта и наивности в отношении людей… И в любых ситуациях, когда вокруг него клокотали какие-то интриги и бог знает, что еще, и люди в этом купались, у него такая наивность сохранялась. Когда он говорит о людях, он расплывается в улыбке. Для него удовольствие произнести имя его друга, а у него их невероятное количество. Да я бы от этого уставала, я бы физически не могла с ними со всеми общаться. А потом я бы не могла любить так много людей. Я бы ограничилась узким кругом друзей. Он — нет, он может всех любить. Ему нужно время от времени их всех ощущать, трогать, разговаривать, встречаться.

— Так что же, он не в силах был расстаться с негодным работником?

— Это зависит от того, чем этот человек его от себя оттолкнул, — считала Татьяна Самолис. — Это может произойти очень быстро — если человек такая помеха делу, что каждый день, проведенный им на важном посту, опасен. Он быстро его уберет. Примаков может быть жестким. Он вполне на это способен. Он знает, чего он хочет, к чему идет. Иначе у него и жизнь была бы другая. Но он вполне способен работать с человеком, который ему лично неприятен. Скажем, Примаков в ком-то заметил какие-то недостатки, но считает хорошим профессионалом. Такого человека Примаков будет терпеть. И мало того — создаст вокруг него хорошую рабочую обстановку, не позволит другим играть на этих недостатках и настраивать себя против этого человека. Принцип простой — раз он нам нужен, дело делает хорошо — все, ребята, прекращаем пустые разговоры.

— Казалось, что Примаков нерешительный человек. Это так?

— Ну, это заблуждение, — считал Виталий Игнатенко. — Он очень решительный человек и очень волевой в проведении своей идеи, политики. Когда он стал главой правительства, это, наверное, почувствовали и в глобальном, геополитическом масштабе. Можно сказать, что по словам он мягкий — не повышает голоса. Но он исключительно решительный и принципиальный человек. В этом-то его сила.

— Вы никогда не видели его грустным, тоскливым?

— Никогда, — твердо ответил Игнатенко. — Он, может быть, конечно, как и всякий человек, подвержен сомнениям, грусти, печали — у него для грусти и печали есть много поводов в жизни. Но на людях он всегда оптимистичен, рядом с ним чувствуешь любую свою неудачу такой маленькой. Это черта его характера — уверенность в том, что все можно преодолеть, переломить. Эта черта характера, думаю, помогает ему во всей его работе, в любых начинаниях. И я уверен, что и в нынешней его работе она ему поможет.

Леон Оников:

— Чаще всего мы собирались у Володи Бураковского, пока он был жив. Два-три раза в неделю созванивались вечером, встречались у него в институте. Выпивали. И в длинной ванночке, в которой когда-то дезинфицировались шприцы, варились сосиски. Всегда собирались, когда приезжал кто-нибудь из Тбилиси. А они часто приезжали — его школьные друзья. Многие у него дома останавливались. Если к нему кто-то приезжал, меня звали. Если ко мне приезжали, я его звал. Говорили о друзьях, о верности, о ценностях, кто друг, кому надо помочь, кто негодяй. Или шутили, рассказывали анекдоты. Примаков большой любитель анекдотов. Вот один из его любимых анекдотов.

Встречаются два старика. Один говорит:

— Беда со мной! Полностью потерял память. Все забыл, что знал.

Второй его успокаивает:

— Да не бойся ты. У меня было то же самое. Но мне прислали пилюли из Америки, и теперь все в порядке.

Первый:

— Слава богу. А как пилюли называются?

Второй задумался:

— Знаешь, есть такие цветы, высокий стебель, заканчивается белым или красным цветком… Как они называются?

— Гвоздики.

— Нет, не гвоздики. На стебле колючки…

— Розы, что ли?

— Точно, Роза!

Он поворачивает голову и кричит в сторону кухни:

— Роза, Роза, как называются таблетки, которые мне полностью восстановили память?