Дитрих Шульце-Мармелинг - Лев Яшин. «Я – легенда»

Моя первая «встреча» с Львом Яшиным состоялась в начале 1966 года. В преддверии ЧМ все заголовки газет пестрели именами возможных победителей турнира. В их числе был, разумеется, и Лев Яшин – вратарь сборной СССР.

Тогда я еще был совсем неискушенным в футболе. Дети, выросшие в рабочих поселках горняков моего родного города, знали гораздо больше. Они шептались между собой, что «этот русский» – лучший вратарь мира и недостижимый феномен. Его руки были, словно щупальца осьминога, которыми он дотягивался до любого угла ворот. Бросался на мяч, как пантера. Его территорией были не только ворота, но и вся штрафная площадка.

Позже, играя в дворовый футбол, я хотел стать то Гансом Тилковски, который тогда был «первым номером» национальной сборной и моего любимого клуба «Боруссия Дортмунд», то Львом Яшиным. Даже невзирая на тот факт, что «этот парень» был «русским» (и соответственно коммунистом).

Насмотревшись на Яшина, я встал в ворота (а точнее, между двух «холмов», сооруженных из накиданных и свернутых курток. А иногда стоял между двух столбов, вкопанных в землю) и надел перчатки. К слову, Яшин был одним из первых вратарей, кто играл в перчатках. В моих ватных зимних перчатках практически невозможно было поймать мяч. Но самое главное, что они у меня были, и в них можно было исполнить «конёк» любимого вратаря, выбивая мяч кулаком.

Мое детство прошло под сильным влиянием холодной войны. Я и сейчас прекрасно помню возведение Берлинской стены и Кубинский кризис. Помню, как озабоченно мои родители слушали радио в гостиной. Помню, как взрослые всерьез говорили о вероятности новой войны, потому что русские и американцы никогда не поймут друг друга и русские могут напасть на нас в любое время. Раньше я почему-то был уверен, что Берлинскую стену построили для того, чтобы защитить родной город от наступления русских.

Нашу няню звали Регина, она была замужем за шахтером, который однажды избил ее до такой степени, что ей пришлось искать у нас убежища. Мои бабушка и дедушка приютили ее в подвальной комнатке для стирки. Это место оказалось подходящим, поскольку стиральная машина, с которой возилась Регина, была как раз рядом. Регина со своим мужем жила в шахтерском поселке, который находился достаточно далеко от нашей улицы. У них был телевизор, который в нашу образованную городскую семью еще не вошел. Перед тем, как ее отдубасил муж, мы, дети, впервые в жизни посмотрели у них черно-белую передачу. Это был фильм «Путешествие Петера на Луну».

Регина следила не только за тем, чтобы мы не натворили чего-нибудь, но и учила нас азам этнологии и антропологии. Мое пристрастие грызть кожуру апельсина быстро закончилось, как только я узнал от Регины, насколько она грязная. Оказывается, фрукты привозят из Африки – они не растут у нас в саду, и пока они доедут до Европы, их потрогает «не один негр»!

«Негры» были достаточно далеко, поэтому наша настороженность касалась в основном русских, которые стояли практически у «наших дверей». На мой вопрос, чем опасны русские, наша няня отвечала так же уверенно, как и в случае с апельсинами: «У русского две пары глаз: одна спереди, другая – сзади. Поэтому он видит всё!»

Моей любимой игрой было освобождение братьев и сестер из ГДР, за которых мы зажигали свечи в больших окнах после того, как получали рождественские подарки. В сочельник мы покупали свечу на подставке всего за одну марку. Из своих школьных книг я сложил Берлинскую стену, а где-то позади люди протестовали против тех «мужиков с двумя парами глаз». «Порабощенный» народ состоял из тридцати двойных кубиков «Лего» (впоследствии они переместились на запад и стали зрителями «Лего-стадиона»). Впереди ехал мой игрушечный танк, и, чтобы «всевидящий и всезнающий» русский ничего не заподозрил, я перевернул стол в своей комнате и использовал его в качестве наблюдательного пункта. «Русские» были уже на подходе к нам, и однажды я увидел на противоположной стороне улицы незнакомца в меховой шапке, который наверняка был русским.

Наступил ЧМ 1966 года, и тогда я понял, что у русских нет двух пар глаз, зато есть невероятно много рук. По крайней мере, у того, кто стоял в воротах и кого звали Лев Яшин. В то время его карьера была на финишной прямой – через несколько месяцев после чемпионата ему исполнилось 37 лет.

ЧМ в Англии был первым, за которым я пристально следил. После того как наш семейный врач д-р Функе убедил моих родителей, что просмотр телепередач в разумных количествах безвреден, у нас дома появился телевизор (точнее, он был у моих бабушки и дедушки, и они его очень берегли). «Разумное количество» в нашей семье отмерялось строго.

Чемпионат мира 1966 года стал для меня первой возможностью увидеть футбол по телевизору. Первую игру сборной Германии с командой Швейцарии (со счетом 5:0) я пропустил, потому что не знал, что наш «прибор» ее покажет. Матч второго тура против команды Аргентины (со счетом 0:0) я увидел на детском празднике, на который случайно попал вместе с сестрой и кузиной (на самом деле, я не хотел туда идти). Отец именинника был школьным учителем, как и мой отец, но, в отличие от отца, еще и страстным футбольным фанатом. Когда начали показывать телетрансляцию футбольного матча, я быстро смекнул, что мы тоже можем смотреть передачи по нашему «прибору», ведь он ничем не отличался от телевизора в шахтерском поселке. С тех пор я не пропустил ни одной игры немецкой сборной.

Полуфинал против сборной СССР на стадионе «Гудисон парк» в Ливерпуле, до сих пор принадлежащем футбольному клубу «Эвертон», запомнился мне особенно благодаря фантастическому русскому вратарю Льву Яшину. По сути это было противостояние ФРГ и Льва Яшина. Команда под руководством главного тренера Гельмута Шёна была действительно лучше, и то, что сборная Германии вела с минимальным счетом 2:1 и до последних минут боролась за попадание в финал, было заслугой вратаря сборной СССР Льва Яшина.

Из-за влияния холодной войны, моей ранней социализации и рассказов о «четырехглазых» людях мне казалось, что в этом высоком, одетом во все черное вратаре было что-то зловещее. Но в первую очередь меня поразило отношение, которое немецкие футболисты или, по крайней мере, люди, интересующиеся игрой, испытывали к «этому русскому». Это был не страх и не ненависть, а скорее уважение и восхищение. Несмотря на «лед» в международных отношениях, Яшина обожали на Западе: его скромность, манеры и теплота по отношению к людям всегда подкупали. Уве Зеелер называл его «невероятно обаятельным советским человеком». К Яшину относились очень тепло, в отличие от других советских спортсменов, которые напоминали свирепых солдат, отгороженных от Запада железным занавесом.