Ким Филби - Неизвестный Филби

Более важным, чем поездка в Истборн, явилось для меня короткое путешествие через Лондон на крикетный стадион «Овал», где команда графства Суррей принимала гостей из Сомерсета. Два дня матч откладывался из-за дождя, а на третий дневные газеты сообщили, что Сомерсет, подававший первым, оказался в сложном положении. Отец решил, что ко времени полуденного чая хозяева поля одержат окончательную победу, и повел меня посмотреть, как будет бить Хоббс. Он рассчитал наше прибытие на стадион до минуты. Когда мы покупали программки и усаживались, Хоббс и Хауэлл как раз готовились «отвечать» Сомерсету, набравшему к тому моменту 138 очков. Затем произошел сбой. Поле после сильного ливня было все еще мокрым, и Хоббс, набрав лишь пять очков, задрал мяч кверху, что позволило М. Д. Лайону, находившемуся по левую сторону от боулера, без труда поймать его. Отец был разочарован, а меня всецело захватила игра; и, надо сказать, для маленького мальчика, впервые попавшего на крикетный матч на уровне сборных команд графств, игра закончилась прямо-таки как пишут в книгах. В начале последней серии бросков Суррей сравнялся с Сомерсетом по общей сумме очков, после чего Шепард метнул мяч от калитки к границе левого сектора, принеся тем самым команде Суррея первые победные очки.

В тот солнечный день я стал болельщиком Крикетного клуба графства Суррей и продолжаю оставаться им по сей день. Годом позже у меня развился примерно такой же интерес к футбольному клубу «Арсенал» [10] В 1971 г. в своей московской квартире я слушал радиорепортаж Би-би-си о финальном матче на Кубок Англии. Когда Чарли Джордж забил победный гол, мне показалось закономерным, что «Арсенал» сделал дубль именно в том сезоне, когда я отмечал полувековой юбилей пребывания в рядах его болельщиков. . Эти привязанности впоследствии в какой-то степени скрашивали мою жизнь в трудные времена: «Арсенал» — в пору своего расцвета в ЗО-е годы, пришедшегося на период триумфа фашизма, а Суррей — в 50-е, когда над моей головой сгустились тучи. Радость, которую мне это доставляло, была смехотворно незначительной по сравнению с несчастьями, которые она скрашивала, и, тем не менее, я ее ощущал. Вот уж действительно: утопающий хватается за соломинку.

За короткое время, проведенное отцом в Англии, я начал увлекаться не только спортом. В юности он коллекционировал бабочек и мотыльков. Постепенно его интерес к естествознанию включил в себя птиц, животных и целый ряд насекомых. Из своих путешествий по арабским странам отец привозил экземпляры для Музея естественной истории, в том числе неизвестную дотоле вошь, которая сгубила выставленные по соседству чучела животных, прежде чем ее удалось идентифицировать и выявить ее злокозненный нрав. Отец развлекался тем, что давал своим находкам имена членов семьи и друзей. Так, существует великолепный арабский дятел, именуемый Dendrocopos Dorae — в честь моей матушки; а моя старшая сестра Диана почувствовала себя оскорбленной, когда какого-то непривлекательного грызуна окрестили Obesus Dianae, что было переведено на английский как Жирная Диана, или Жирная песчаная крыса мисс Филби. Но венчало то лето 1919 года увлечение отца энтомологией. Это привело к крупному заказу в магазине «Уоткинсон энд Донкастер», откуда мне доставили симпатичный сачок для ловли бабочек, сосуд для их умерщвления, коробочки для хранения, кляссеры и каталог «Бабочки и мотыльки южной части Британии» — целых два тома, изучение которых вскоре стало для меня не менее любимым занятием, чем атласы.

Итак, в 1920 году, когда родители отбыли на Восток, оставив меня в привычном бабушкином доме, я был уже другим и в то же время самым что ни на есть обычным ребенком. Не помню, чтобы плохая погода удручала меня в Кемберли, в такие дни я, должно быть, читал и чертил карты. В хорошую погоду я играл в крикет и занимался энтомологией. Играл я в одиночку на газоне с битой в руках, но без мяча и партнеров. При этом много бегал. С бабочками и мотыльками справиться было куда сложнее. Цветочный бордюр в «Перекрестках» привлекал их целыми роями — голубянок, красно-белых адмиралов, пестрых многоцветниц, павлиноглазок и других. Пурпурные листья роскошного папоротникообразного куста раскачивались под тяжестью сражающихся друг с другом насекомых. Боясь повредить цветы, я ждал, пока бабочки взлетят. Это было счастливым решением, ибо тем самым снижалась вероятность непреднамеренного убийства. (Два года назад в Сухуми я не сумел сдержать гнева, когда принимавший меня грузин начал бессмысленно и жестоко уничтожать больших сумеречных бражников, слетевшихся к лампе под гроздьями винограда.)

Самому эффективному способу ловли мотыльков меня научил Эрнест Грин, известный энтомолог, живший в Кемберли; впоследствии он стал президентом Королевского энтомологического общества. Мистер Грин по-доброму относился ко мне, и я платил ему за заботливое участие глубочайшим почтением. Однажды, когда у меня разболелся зуб, бабушка пригласила мистера Грина к нам на чай. С его уходом прошла и моя зубная боль. Дополнительным преимуществом его способа ловли мотыльков было то, что я ложился теперь спать на час-другой позже. С наступлением сумерек, вооружившись кисточкой и сосудом со смесью патоки и пива, я отправлялся обмазывать ею сосны. Затем, уже в темноте, выходил из дома с фонарем и коробочками из-под лекарств, чтобы собрать урожай. Патока привлекала мотыльков, пиво одурманивало их, и таким образом они без труда попадали в мои коробочки.

В ту пору я учился в школе в Истборне. Школа эта не выделялась ни уровнем преподавания, ни спортивными успехами. Я, вероятно, был первым, кто закончил ее с результатами, дающими право на поступление в частную школу (этого удалось добиться каким-то чудом), а благодаря моим чуть выше среднего способностям в спорте, я легко попадал в состав участников соревнований по крикету, футболу и регби. Что касается академических успехов, то здесь я испытал первые взлеты и падения, которыми впоследствии изобиловала моя жизнь. Первый год я провел в младшем классе — пятом, затем перескочил на два класса вверх, из пятого сразу в третий. Но этот великий скачок оказался мне не по силам, и после половины семестра меня отправили учиться в четвертый класс. Только после этого я начал уверенно и последовательно восходить к вершине знаний, что в принципе давалось мне без особого труда. Пребывание в подготовительной школе было наверняка насыщено какими-то яркими событиями, но с позиций сегодняшнего дня этот период представляется мне довольно серым. Не припомню, чтобы кто-то из нас хоть в малейшей степени интересовался девочками.

В Истборне, пока я там учился, сменились два директора, и каждый из них оказал на меня влияние, противоположное тому, к чему он стремился.