Джон Уорд - Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919

План состоял в том, чтобы одна рота чешских войск начала наступление из Комаровки в сторону Ольховки, позиция атамана будет моим аванпостом справа, где он должен подготовить небольшой укрепленный лагерь. А я в первую же ночь выступлю с 200 пехотинцами и двумя пулеметами из Краевского в сторону Ко-маровки.

На следующий день я приказал двумстам солдатам прибыть поездом из Спасского в Краевский, чтобы быть в резерве. Ночью они должны были прийти в Комаровку и занять место моих передовых частей, которые за ночь дойдут до Ольховки, где соединятся с отрядами казаков и чехов. Я пойду с передовым отрядом и при свете дня осмотрю позиции, которые предстоит атаковать, а ночью соединюсь со своим вторым отрядом из Комаровки. В результате у меня будет 400 британских стрелков, пулеметная команда из 43 человек с четырьмя «максимами», отряд чешских пехотинцев численностью около 200 человек и последнее – но далеко не маловажное – отряд атамана Калмыкова с 400 конными казаками. Итого около 1000 человек. Я приказал организовать ночное патрулирование и дневное наблюдение за двумя дорогами, по которым к позициям противника могло подойти подкрепление.

Я написал план атаки, и первая стадия операции уже была фактически осуществлена, когда меня остановило поспешное вмешательство сверху.

В моем батальоне не было лингвиста, достаточно хорошо говорившего по-русски, так что мне пришлось прибегнуть к услугам агента британского военного представителя во «Влади». Этот агент отправился прямо во «Влади», чтобы сообщить, что вся необходимая для атаки подготовка завершена. Мне следовало заставить его остаться со мной, но он казался мне сторонником предлагаемого наступления, и я не чувствовал никакой опасности для своей чисто оборонительной политики. Он не стал ждать, пока о нем сообщат военному представителю, и, не проехав даже полпути, телеграфировал мне из Никольска, предупреждая, что, по его мнению, это наступление не должно иметь места, поскольку он получил важную информацию, которая меняет всю ситуацию. Я проигнорировал вмешательство этого мелкого чиновника, но спустя несколько часов получил от нашего политического представителя вполне определенные предписания, состоявшие в том, что я должен придерживаться чисто оборонительных действий и не двигаться ни на дюйм вперед со своей позиции. Я был вынужден выполнять предписание, хотя это решение вызывало у меня отвращение. Оно открыло мне то, чего я не понимал прежде: до какой степени невозможно, чтобы человек, находящийся далеко от театра военных действий, каким бы умным он ни был, мог принимать решение относительно локальных военных действий, не имеющих никакого отношения, как в данном случае, к вопросам публичной политики. Когда цель военного отряда состоит в защите и поддержании фронта небольшой протяженности, только человек, находящийся на месте, может судить, что необходимо предпринять для достижения этой цели.

На самом деле мой план был очень прост. Сосредоточив свои силы в Ольховке, я бы в сумерках послал кавалерию занять дороги, ведущие из Шмаковки в Успенку и из Успенки в монастырь, таким образом лишив подкрепления врага возможности дойти до позиции, которую нам предстояло атаковать под покровом ночи. Мои собственные войска совместно с чешским отрядом подошли бы к этой позиции с юга и в темноте захватили железнодорожную линию в пределах ружейного и пулеметного выстрела. В то время как пехота, быстро наступавшая с юга, и казаки обошли бы ее с тыла. Результат был бы обеспечен с той долей уверенности, которая только возможна на войне, и поскольку я встретился бы с большевиками в открытом бою, уверен, что это небольшое усилие оказало бы решающее военное и политическое влияние на ситуацию в Восточной Сибири. Но «политики» в военной форме не всегда отмечены смелостью, а в данном случае определенно оказались очень робкими, из-за чего наше положение ухудшалось день ото дня.

В рамках полученных мною осторожных предписаний я выбрал наилучшую диспозицию, и вскоре каждый солдат, будь то британец, чех или казак, исполнился решимости любой ценой сдержать продвижение врага на восток. Но все слова и цифры, которые я приводил, чтобы их поддержать, ничего не значили по сравнению с потрепанным, грязным Юнион Джеком, развевавшимся над моим штабом, и песнями наших солдат, звучавшими вечерами вокруг костров. Вместе два эти фактора меняли всю атмосферу, окружавшую недоедавших и плохо одетых доблестных чешских бойцов.

На следующий день после той ночи, которую я назначил для уничтожения вражеского аванпоста, два отряда вражеской пехоты с тремя пулеметами выступили из Шмаковки для укрепления его ненадежной позиции. Я наблюдал в бинокль их медленное движение по пыльной дороге. Я понял намерения врага, но знал, что бессилен помешать им. Он быстро установил на позиции пулеметы и уже на следующий день произвел пробные выстрелы по позиции Калмыкова в Ольховке, а пристрелявшись, прекратил огонь. Около 11 вечера вспышки выстрелов наблюдались на нашем правом фланге. В 12:30 полевой телефон сообщил мне, что чешский отряд, который я послал вперед вместе с казаками Калмыкова, был обстрелян на своих позициях в Ольховке и теперь отступал по дорогам на Комаровку и Руновку. Пренебрегая полученным из «Влади» предписанием не двигаться, я выступил со своим отрядом вперед, чтобы занять позицию там, где я смог бы защитить мосты и прикрыть отступление наших друзей. Если бы я не выполнил этот простой солдатский долг, мы поставили бы себя в глупое положение в глазах наших русских и чешских товарищей. И хотя я действовал вразрез с приказами, думаю, что обстоятельства меня полностью оправдывают.

Чешский отряд благополучно отступил за реку Ко-маровка, а казаки Калмыкова заняли новую позицию у Руновки, где они могли по-прежнему держать врага на мушке и установить постоянное наблюдение за его передвижениями. Я отступил и встал лагерем за «смотровым холмом» среди кустов и болотной травы и в течение двух недель вел постоянную войну с зараженной водой и миллионами москитов, не имея ни транспорта, ни палаток, ни сеток, – ничего из обычного снаряжения, необходимого для подобной экспедиции. Признаюсь, что мое незнание условий, с которыми мне предстояло встретиться в Сибири, было колоссальным, но то же самое можно сказать и о тех, в чьи обязанности входило знакомство с ситуацией.

В Гонконге я предположил, что нам могут понадобиться палатки, но мою просьбу отклонили, то ли потому, что не было палаток, то ли потому, что их сочли ненужными. Я робко спросил, нельзя ли получить москитные сетки, и очень хорошо помню презрительное выражение, с которым встретил мой вопрос начальник штаба. «Разве кто-нибудь слышал о москитах в Сибири?» Что ж, то, что они встречаются в тропиках, – факт, но по всей Сибири эти насекомые летают тучами. В тропиках они, благодаря своему размеру, не могут причинить большого вреда, если только не являются переносчиками малярии. В Сибири они имеют вид больших отвратительных крылатых пауков, которые будут сосать у вас кровь через толстую ткань с такой легкостью, словно на вас вообще нет одежды. Они обладают способностью заползать к вам в волосы под шляпой и оставлять по всей голове вспухшие полосы, пока боль не станет такой, что невозможно носить какой бы то ни было головной убор. В моем случае от укусов так распухли запястья, что по размеру они сравнялись с ладонями, а после сна невозможно было открыть глаза. Отсутствие какой-либо защиты лишало людей покоя и выматывало нервы, поэтому поиск большевицких укрытий был воспринят как желанная возможность отвлечься.