Анатолий Гулин - Моя неволя

Не исключаю, что здесь могла сыграть роль твердая уверенность немцев в том, что вот-вот будет введено в дело новое оружие, которое потрясет противников Германии, изменит весь ход войны и обеспечит победу. Вера немцев в силу нового оружия была безмерна. По-видимому это должна была быть атомная бомба.

Не помню, что послужило тому причиной, но однажды, вместо того, чтобы отправить, как всегда, на тяжелые работы на железной дороге, меня оставили в гараже помогать механику.

Я превратился вскоре в автоэлектрика, обслуживая легковую и все грузовые машины гаража, поскольку, разбирался немного в электрике. Теперь тяжелый физический труд на железной дороге не был ежедневным. Я больше работал в гараже, что было несравнимо легче, да и интереснее, поскольку я знакомился с новым для меня делом.

Иногда механик «подбрасывал» мне что-нибудь. Чаще — сигареты, реже — хлеб. Что ж, и это совсем неплохо. Однажды он сказал, что намерен научить меня управлять автомашиной, но до дела, увы, так и не дошло.

Последним мы восстанавливали железнодорожный мост, который как бы парил в воздухе над глубоким и мрачным ущельем. Этот мост был на единственном пути из Италии в Австрию, и американцы вовсю старались уничтожить его. Налеты следовали один за другим, не причиняя дополнительного ущерба мосту. В момент бомбежек мы прятались в очень длинном тоннеле в горе, чувствуя себя в полной безопасности под защитой многометровой толщи скалы. Мост защищала установленная высоко в горах зенитная батарея, переброшенная сюда, по словам немцев, из-под Монте-Кассино — места ожесточенных боев, имевшего стратегическое значение. Кажется впервые я видел столь эффективную работу зенитной артиллерии. Тяжелые четырехмоторные бомбардировщики, надсадно гудя, медленно плыли куда-то на предельной высоте, еле различимые с земли. Невдалеке от них появлялись белые облачка разрывов зенитных снарядов. После первых трех залпов четвертый, как правило, попадал в цель. Один из самолетов начинал дымить и падал, строй рассыпался. На этом стрельба прекращалась: по-видимому самолеты были уже на недосягаемом расстоянии. Говорили, что эта зенитная батарея была оснащена новейшими приспособлениями для наведения орудий на цель.

Но однажды, наконец, американцы окончательно разбили мост, положив конец нашей работе на нем.

Когда до конца войны оставалось немного, и у всех была уверенность, что Германию неизбежно ждет поражение, среди немцев упорно стал распространяться слух о каком-то новом оружии, которое приведет к перелому в ходе войны и обеспечит Германии победу. Думаю, что многие немцы верили этому. Австрийцы не очень-то разделяли оптимизм немцев. Мне казалось, их вполне устраивало поражение Германии, лишь бы скорее закончилась война. Мы, русские, слухам о новом оружии тоже не верили и с нетерпением ждали победы над фашистской Германией — тогда конец нашим страданиям и возвращение на Родину. Я заметил, что с некоторых пор отношения между австрийцами и немцами стали несколько прохладней. Австрийцы и раньше относились к нам лучше, чем немцы, а теперь стали относиться, я бы даже сказал, дружественно. Они, почти поголовно старики, незаметно для немцев, помаленьку помогали нам. От них мы узнавали последние новости с театра военных действий, о продвижении наших войск, какие города заняты войсками союзников, какие города Германии бомбили. Впрочем о последнем довольно ясно говорили унылые лица тех немцев, города которых были заняты русскими войсками или подверглись бомбежке. Особенно запомнился мне удрученный вид немца из Кёльна, когда стало известно, что этот город подвергся жестокому налету американской авиации.

Незадолго до окончания войны, в марте, я оказался в партизанском отряде, чему способствовали мои друзья-итальянцы. Было это на севере Италии, у самой границы с Австрией.

Отряд был весьма малочисленным и состоял из пятнадцати итальянцев и двоих русских. Он входил в батальон численностью более шестисот человек, который вел себя довольно странно. Бойцы батальона, мирные жители, спокойно жили в своих домах в окрестных селениях, но иногда собирались все вместе с оружием в руках, нацепив красные банты на лацканы пиджаков и не предпринимая никаких военных действий. Было очень похоже на мирную демонстрацию. Но вот раздавался сигнал тревоги, и партизаны, попрятав оружие, и, сняв красные банты, моментально превращались в обычных мирных сельских жителей и исчезали. Я дважды был свидетелем этого.

Наш отряд имел основную базу в какой-то маленькой деревушке, но ночевали мы там крайне редко. Обычно в горах под открытым небом, а чаще всего ночью мы находились в пути. Ночи в горах были холодные, и я мерз изрядно и с нетерпением ждал восхода солнца. Мне кажется, что итальянцы мерзли меньше, чем я, уралец.

Для меня до сих пор остается загадкой, какую задачу выполнял наш отряд. Вероятней всего, нас использовали в качестве связных потому, что нам всегда строго наказывали в бой не ввязываться. Впрочем у нас таких ситуаций, когда нужно было применить оружие, не возникало. Вместе с тем удивляет численность нашего отряда. Не слишком ли много - семнадцать человек для связи? Каждый раз, когда мы прибывали в конечную точку маршрута, наш командир куда-то исчезал, а вернувшись, отдавал приказ либо располагаться на отдых с ночевкой, либо снова в путь, зачастую туда, откуда мы только что пришли.

Для нас война закончилась 26 апреля, когда последний немецкий солдат покинул Италию. Но наш отряд продолжал существовать. Ему была поставлена задача идти на Триест.

Пошли только итальянцы. Нас же, несмотря на наши уговоры, не взяли. По-видимому там решался какой-то внутренний итальянский вопрос, участие иностранцев в котором было недопустимо.

Окончание войны было отмечено грандиозным банкетом, более похожим на обычный обед, на котором присутствовали весь наш батальон и чуть не все жители поселка. Ночевать меня пригласила семья, которая способствовала моему побегу к партизанам. В этой семье я прожил несколько дней, постоянно мечтая о возвращении домой, о встрече с близкими и друзьями.

Интересно, что пока шла война, я часто вспоминал Челябинск и свой родной дом, но не было такой острой тоски по дому, как теперь, когда наступил мир. Бывало, подует восточный ветер, и мне кажется, что я чувствую запах уральской сосны. Какой-то психоз. Домой тянуло так, что все вокруг мне стало немило. Хозяева дома уговаривали меня остаться в Италии и обещали помочь устроиться учиться, но тоска по Родине исключала это. И вот настал день, когда я пошел в мэрию, чтобы выяснить, что мне нужно сейчас предпринять для скорейшего возвращения на Родину.

Я мог рассчитывать на какую-то помощь, поскольку неоднократно имел возможность убедиться в исключительной доброжелательности, даже любви итальянцев к русским. В значительной мере это было обусловлено тем, что Россия воевала против немцев, которых итальянцы ненавидели. Хорошо помню, что еще во время войны на стенах домов в городах и селах я неоднократно встречал надписи: «Да здравствует русская армия», «Да здравствует Сталин». Если итальянец узнавал, что я русский, он готов был расшибиться, чтобы выполнить любое мое желание, чтобы оказать посильную помощь.