Генри Киссинджер - Годы в Белом доме. Том 2

7 июля посол Фалин вернулся из Москвы, где он находился для консультаций, и сказал Бару и Рашу с бесстрастным лицом, что, к его удивлению, Громыко одобрил все уступки, сделанные в июне. Ему не понадобилось обращаться к Косыгину и Брежневу через голову Громыко. Даже такие скептики, как я, мозг которых и представить себе не мог лица Громыко, узнавшего о месячной квоте важных уступок, сделанных впервые его подчиненным, который к тому же еще угрожал предпринять какие-то шаги за его спиной в случае необходимости, не могли сомневаться в том, что Советы имели в виду достичь скорейшего заключения соглашения по Берлину.

Раш получил еще одно совершенно непонятное указание от меня: отложить окончательный раунд переговоров на период после 15 июля. Когда о моей поездке в Пекин было объявлено, Бар проинформировал меня о том, что русские в Бонне реагировали весьма эмоционально, но что они, тем не менее, будут продолжать переговоры по Берлину. Это не было одолжением, просто им намного нужнее было Берлинское соглашение, чем нам. Но это оказалось очень полезной информацией, которая показывала, что опасения наших кремленологов по поводу того, что открытие Пекину испортит наши отношения с Москвой, неверны. События подтвердили этот изначальный вывод, так как через девять дней после того, как я дал указание Рашу продолжать работу, он и Бар урегулировали последний спорный вопрос.

Советы смирились с распространением консульской защиты со стороны ФРГ в отношении жителей Западного Берлина и правом западных берлинцев путешествовать с западногерманскими паспортами. В ответ мы согласились с инструментом, нужным исключительно для спасения лица, пойдя на открытие советского консульства в Западном Берлине. Оно не помогло советской теории разделения Западного Берлина от ФРГ, поскольку советские консульства существовали в западногерманских городах. (За почти десять лет действия Берлинского соглашения советское консульство в Западном Берлине не играло никакой важной роли.)

В конце дня Раш с оправданной гордостью сообщил по закрытому каналу связи: «Направляется проект предварительного соглашения, мне все еще трудно поверить, что он по-прежнему приемлем для нас. Проект подлежит окончательному одобрению Вами, Громыко и Брандтом соответственно. …Мы получили вчера от Фалина практически все, что мы хотели». И он был прав. Если раньше полностью отсутствовала правовая основа доступа, то теперь процедуры доступа были прописаны в мельчайших деталях, вплоть до таких технических аспектов, как использование запечатанных контейнеров для промышленных товаров. Если раньше Советский Союз умывал руки в связи с доступом в Берлин, утверждая, что это является суверенной обязанностью восточных немцев, то теперь он давал гарантии доступа. Федеральное присутствие в Западном Берлине несколько сократилось – особенно в плане деятельности, которую союзники никогда и не признавали, в частности, происходящие каждые четыре года выборы федерального президента. Но Советский Союз признал в принципе, что связи между ФРГ и Берлином могут «поддерживаться и развиваться», – тем самым создавая правовую основу укрепления экономических и культурных связей между Бонном и Берлином. Соглашение давало право Западной Германии представлять Берлин в международных соглашениях или органах и позволяло берлинцам путешествовать по западногерманским паспортам. Текст проекта в значительной степени соответствовал целям, установленным проектом четырех держав, выдвинутым 5 февраля, фактически повторяя его в основных своих положениях.

Но заключение соглашения в секретном порядке между нами, ФРГ и Советами усугубляло бюрократическую проблему, вызванную наличием нашей системы двух каналов. Так или иначе, но мы должны были проследить, чтобы наш собственный Государственный департамент не осложнил все дела. Более того, соглашение должно быть ратифицировано на четырехстороннем форуме, в котором участвуют дипломаты, тонко чувствующие свои прерогативы представителей оккупирующих держав. Кроме того, скорость, с какой «переговоры» неожиданно продвинулись, была непонятна для тех, кто в течение десятилетия мирился с тупиковыми ситуациями. Проблема не была непреодолимой, поскольку многие элементы согласованного проекта были почерпнуты из плановых документов рабочей группы, но и это не было обычным. Раш и Абрасимов сумели выдвинуть не противоречащие друг другу положения, в то время как Бар предложил более трудные положения при нашей поддержке. Пока все шло хорошо. Но как только официальные четырехсторонние переговоры возобновились 10 августа, они уже шли под прямым руководством бюрократического аппарата, который был полон решимости подтвердить свой характер. Неожиданно Раш получил указания по каналам Государственного департамента, приказывающие ему по-иному изложить разделы, которые уже были согласованы по закрытым каналам. Изменения не носили принципиального характера, но все-таки они вызвали опасения у Бара относительно того, что мы, дескать, делаем все, чтобы нас обвиняли в том, что нам нельзя доверять. Я, в свою очередь, пожаловался Добрынину по поводу грубого поведения Абрасимова, особенно в отношении английского посла, который заводился с полоборота. 18–19 августа, казалось, проблемы были окончательно преодолены. Полное согласие союзников было достигнуто. Раш отправил торжествующую телеграмму по закрытому каналу, утверждая, что планы бюрократов «были сорваны» [13] Я сознаю, что описываю сложные многосторонние переговоры с позиции единственного участника, что, вероятно, не дает полного представления. Я не знаю, какие двусторонние контакты проходили между другими участниками, вклад которых, возможно, равнялся или превосходил то, что я здесь описываю. К примеру, когда Жан Сованарг, французский представитель на этих переговорах, стал моим коллегой и другом в качестве министра иностранных дел, он несколько раз ссылался на главный вклад, который он внес, а Сованарг не склонен к хвастовству, но для меня остаются загадкой его комментарии. Я не стал вдаваться в разъяснения, так как не был готов отвечать взаимностью. Вполне вероятно, что имели место и другие контакты с советскими представителями. Нам надо подождать мемуары других участников. .

Истина заключалась в том, что они просто пробудились и стали что-то понимать. В третий раз за три месяца переговоры были завершены, и в них не принимали участия представители обычной бюрократии, а фактически были даже не в курсе их существования. Нет такого соглашения, которое не могли бы довести до краха профессионалы, не участвовавшие в переговорах по нему. Немецкий отдел Государственного департамента не пошел так далеко; в конце концов, английский и французский послы приняли текст соглашения. Роджерс просто отозвал Раша на двухнедельные консультации с тем, чтобы департамент мог провести «углубленный анализ».