Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

Торжественное «Слово» Иллариона Киевского завершалось молитвой за весь русский народ, и прежде всего за русского князя, достойного продолжателя славных дел своего отца. «Помолись, о блаженный, - вновь обращался к Владимиру проповедник, - о земле своей и о народе, которым благочестно владычествовал ты, да сохранит его Господь в мире и благочестии, данном ему тобою, и да славится в нем правая вера, и да проклинается всякая ересь, и да соблюдет его Господь Бог от всякого нашествия и пленения, от гласа и всякой скорби и напасти! И еще помолись о сыне твоем, благоверном кагане нашем Георгии, да в мире и здравии переплыть ему пучину жизни сей и неповрежденно привести корабль душевный свой к безбурному пристанищу небесному, и веру сохранив, и с богатством добрых дел, да, непреткновенно управив Богом вверенный ему народ, вместе с тобою непостыдно предстать престолу Вседержителя Бога и за труды пастьбы народа своего приять от Него венец славы нетленной со всеми праведниками, потрудившимися ради Него».

В принципе, это обычные, можно сказать трафаретные, слова, обращенные к правящему князю. Но вслушиваясь в них, окружавшие князя люди, да и сам Ярослав не могли не задумываться о близости того часа, когда князю и в самом деле доведется «переплыть пучину жизни сей» и достичь «безбурного пристанища небесного», уготованного всем, искренне стремящимся к нему. Князь был уже стар и, несомненно, понимал это. Но тем более ему надлежало спешить управиться с теми делами, которые он считал важными для себя и для своей державы. Так, именно по воле Ярослава, что особо подчеркивает летописец, в 105 1 году на митрополичью кафедру был возведен Илларион Киевский, и это событие стало одним из самых ярких эпизодов княжения Ярослава Мудрого. «В лето 6559 (1051), - читаем в «Повести временных лет», - поставил Ярослав Лариона митрополитом, русина (в Ипатьевском списке: «… митрополитом Руси…». - А. К), в Святой Софии, собрав епископов»; и чуть н иже еще раз: «… И вложил Бог князю в сердце, и поставил его (Иллариона. - А. К) митрополитом в Святой Софии…»

Дата, названная летописцем*, находит подтверждение еще в одном, совершенно уникальном источнике - собственноручной записи Иллариона о своем поставлении на кафедру, сохранившейся в копии в рукописи второй половины X века Синодального собрания, N2 591 (хранится в Государственном Историческом музее в Москве). [* Следует иметь в виду, что 1051 год как год поставления Иллариона на митрополию может быть принят лишь условно: сентябрьский 6559 год соответствует сентябрю \ 050-го - августу 1051 года; мартовский - марту 1051 -го - февралю \ 052-го; какой именно из этих двух стилей использован в записи, точно сказать нельзя. Так что, строго говоря, поставление Иллариона могло иметь место между сентябрем 1050-го и февралем 1052 года].

Эта рукопись включает в себя три сочинения Иллариона Киевского, возможно, объединенные им самим в некий цикл - «Слово о законе и благодати», «Молитву», а также «Исповедание веры», которое он, по традиции, должен был произнести при поставлении на кафедру. К последнему и присоединена запись о свершившемся событии (приводим ее в подлинном виде): «Азь милостию человеколюбивалага Бога мнихь и прозвитерь Илларионь изволениемь Его от богочестивыихь епископь священь быхь и настоловань вь велицемь и богохранимемь граде Кыеве, яко быти ми в немь митрополиту, пастух же и учителю. Быша же си вь лето 6559, владычествующу благоверьному кагану Ярославу, сыну Владимирю. Аминь»44.

Илларион вновь говорит о киевском князе как о кагане - вероятно, он настойчиво пытался внедрить этот титул в официальную практику, хотя пока что в пределах самой Руси. Но не менее любопытно другое: в записи о поставлении Илларион называет себя «Мнихом и прозвитером», то есть иеромонахом; летопись же именует его просто «Пресвитером» (священником). По-видимому, киевский проповедник принял пострижение незадолго до поставления на кафедру, в предверии того шага, который побуждал его сделать князь Ярослав. В практике Русской церкви это не единственный случай, когда тот или иной князь добивался избрания в епископы или митрополиты «бельца», то есть священника, не облеченного в черные иноческие одежды, и тот лишь в последний момент принимал иночество. В недошедшем до нас Житии преподобного Антония сообщалось о том, что Илларион был пострижен самим Антонием. «Про Иллариона же митрополита, - писал епископ Владимиро-Суздальский Симон в послании к печерскому Постриженнику Поликарпу (это послание легло в основу Киево-Печерского патерика), - ты и сам читал в Житии святого Антония, что им он пострижен был и святительства сподобился»45. Надо полагать, что пришедший с Афона Антоний к началу 50-х годов XI века был в Киеве одним из немногих постриженииков авторитетной православной обители, да и само поселение его в берестовской пещерке свидетельствует о его знакомстве и, более того, добрых отношениях с будим митрополитом. Так что выбор Иллариона - если действительно Антоний совершил над ним положенный обряд - представляется осмысленным и далеко не случайным.

Но это лишь одно из нарушений устоявшихся правил избрания канидата на митрополичью кафедру. Гораздо важнее другое: Илларион был избран «изволением» Ярослава и собором русских епископов, причем избран в граде Киеве, в соборе Святой Софии, а не в Константинопольской Агиа Софии, как это было принято ранее, и, кажется, без какого-либо участия константинопольского патриарха и его постоянного совета (Эндемусы)46. Несомненно, это нельзя рас·-ценить иначе как прямой вызов если не всей византийской иерархии, то, по крайней мере, константинопольскому патриархату.

Причины и значение столь необычного шага историки определяют по-разному. Еще авторы Никоновcкой летописи, писавшие в X веке, попытались обосновать законность и правомерность действий русского кнзя, вспомнив при этом о «бранях и нестроениях», бывших при Ярославе между русскими и греками: «Ярославу… с греки брани и нестроения быша, и сице Ярослав с епископы своими русскими сьвещавше, умыслиша по священному правилу и уставу апостольскому сице: правило святых апостол 1-е: два или трие епископы да поставляють единаго епископа, и по сему священном правилу и уставу божественных апостол сьшед-шеся русстии епископи поставиша Иллариона, Русина, митрополита Киеву и всей Русской земле, не отлучающеся от православных патриарх и благочестна Греческаго закона, ни гордящися от них поставлятися, но сьблюдающеся (остерегаясь. - А. К.) от вражды и лукавьства, якоже беша тогда»47.

Эти рассуждения русских книжников, принадлежавших к кругу московского митрополита Даниила (1522-1539), представляют, конечно, чисто историографический, но не источниковедческий интерес: вопрос о законности поставления русского митрополита собором епископов без санкции константинопольского патриарха приобрел актуальность в X веке, после установления автокефалии Русской церкви (в частности, он обсуждался на созванном митрополитом Даниилом церковном соборе 1531 года), и потому первый прецедент подобного рода, относящийся ко временам Ярослава Мудрого, не мог не стать аргументом во внутрицерковной дискуссии48. Однако ссылки авторов Никоновcкой летописи на «брани и нестроения» с греками по существу задали тон всей последующей отечественной историографии: поставление на митрополию русина Иллариона в обход прав Константинопольского патриархата стало восприниматься как продолжение русско-византийского конфликта, начатого войной 1043 года, и новое проявление стремления Киевского государства высвободиться из-под влияния и опеки Византии49. Показательно, например, суждение на этот счет В. Н. Татищева. «По смерти митрополита русского, - писал он, - Ярослав, яко имея со греки великое несогласие, не хотя более патриархом цареградским допустить на Русью властвовать и богатство истощать, велел, собраться епископом русским и по правилом святых апостол избрав, митрополита поставить»50.