Владлен Логинов - В.И. Ленин. Полная биография

Листок был написан корявым почерком, со множеством грамматических ошибок, но вряд ли можно отрицать определенное созвучие мыслей этого рабочего с выводом Ульянова о том, как «велико нравственное влияние стачек». В этом он как раз и усматривал перспективу движения, ибо, как хорошо сказал прусский министр фон Путткамер, и Владимир Ильич цитирует его, «из-за каждой стачки выглядывает гидра (чудовище) революции».

Значит, не выжидать, когда рабочая масса дорастет до уровня «цивилизованных» пролетариев, не сторониться «буйных форм» движения, не отворачиваться брезгливо при виде «эксцессов», а идти в эту массу, просвещать рабочих, учить на опыте их собственных побед и поражений. А главное – прилагать все возможные усилия для того, чтобы повести их за собой на осмысленное и организованное действие.

Если и существуют какие-то каноны того течения политической мысли, которое позднее получит имя «большевизма», то это, видимо, и есть один из наиболее существенных. И более двух десятилетий спустя Ленин напишет: «Что коммунисты потворствуют стихийности, это лганье… Филистеры не способны понять, что коммунисты считают – и вполне правильно – своим долгом бытъ с борющимися массами угнетенных, а не со стоящими в сторонке и выжидающими трусливо героями мещанства. Когда массы борются, ошибки в борьбе неизбежны: коммунисты, видя эти ошибки, разъясняя их массам, добиваясь исправления ошибок, неуклонно отстаивая победу сознательности над стихийностью, остаются с массами . Лучше быть с борющимися массами, в ходе борьбы освобождающимися постепенно от ошибок, чем с интеллигентиками, филистерами, каутскианцами, выжидающими в сторонке “полной победы”»

Так он напишет в 1919 году. И хотя за двадцать лет до этого ни об «интеллигентиках», ни тем более о «каутскианцах» не было и речи, написанное им в тюрьме было столь же взрывоопасно. И, кстати сказать, небезопасно для него самого.

В одиночках регулярно проводился «шмон», и жандармы переворачивали не только вещи, но и просматривали все бумаги и книги, находившиеся в камере. Как раз летом, когда Ульянов писал «О стачках» и «Объяснение программы», на очередном обыске жандармский офицер стал усердно листать сложенную в углу изрядную кучу книг, таблиц и выписок. Но в конце концов не выдержал и отделался шуткой: «Слишком жарко сегодня, чтобы статистикой заниматься». Так вот и обошлось.

Анна Ильинична во время свиданий не раз предупреждала Владимира, что «могут и каторгу дать за такую дерзость, как писание нелегальных вещей в тюрьме». Впрочем, и без этого «послаблений» никто не ждал. Все помнили судьбу Михаила Бруснева, арестованного в 1892 году и приговоренного к шести годам тюрьмы и десяти годам сибирской ссылки, Михаила Александрова (Ольминского), арестованного в 1894-м и после пяти лет тюрьмы отправленного на пять лет в Якутию. Знал и наверняка думал об этом и Владимир Ильич, но, отвечая сестре, лишь посмеивался: «Я в лучшем положении, чем другие граждане Российской империи, – меня взять уже не могут».

«По высочайшему повелению»

После трехмесячного вояжа по Европе государь император Николай II 19 октября 1896 года вернулся в Петербург. Он загорел, посвежел, и о Ходынке уже никто в его окружении не вспоминал. В канун Нового года царь записал в дневнике: «Дай Бог, чтобы следующий, 1897 год прошел бы так же благополучно, как этот».

Но как раз с Нового года опять начались неприятности…

Нашумевшая на всю Европу летняя стачка столичных ткачей 1896 года завершилась к 18 июня отчасти и потому, что 15 июня министр финансов Сергей Юльевич Витте вывесил на предприятиях объявление, в котором обещал рассмотреть требования стачечников и сократить рабочий день. Но прошло полгода, а «улучшений» не последовало.

В декабре «Союз борьбы» выпустил листовку, в которой, напомнив обещания министра, призвал рабочих к продолжению борьбы. «Фабриканты и правительство, – говорилось в ней, – только под постоянным напором наших сил будут удовлетворять наши требования. На этих клячах без кнута далеко не уедешь».

И сразу же после Нового года на двух фабриках Максвеля – Петровской и Спасской – прекратили работу. 3 января стачечники послали своих представителей на Обводный канал, и волнения начались на Российской мануфактуре, затем на Александровском чугунном и Обуховском заводах. О своей готовности к стачке заявили на фабриках: Екатерингофской, Новой, Воронина, Чешера, Кенига, Штиглица, на Старо- и Новосампсоньевских мануфактурах. 5 января на собрании представителей этих фабрик и заводов решили вновь предъявить летние требования и начать общую забастовку 7 января.

Однако уже 3 и 5 января фабриканты и фабричные инспекторы собрались на совещание у Витте. Сергей Юльевич спросил у градоначальника Клейгельса, может ли он заставить рабочих работать. Тот ответил: «Если бы рабочие толпились на улице, нарушали бы тишину и порядок, я с ними справился бы. Но раз они сидят по домам, я ничего не могу с ними поделать». Тогда Витте обратился к фабрикантам – готовы ли они идти на уступки. Большинство хозяев крупнейших предприятий ответило положительно, и решено было оповестить рабочих о частичном удовлетворении их требований, сокращении рабочего дня до 11 часов, о передаче в Сенат нового фабричного закона, который и был издан 2 июня 1897 года.

Поставив в порядок дня «рабочий вопрос», правительство как бы признало «законным» само его существование. А это несколько меняло отношение к рабочему движению и в какой-то мере к его организаторам. Так что, как выяснилось, январская стачка весьма благоприятно сказалась на судьбе «стариков».

«Мы внезапно узнали, – пишет Мартов, – что первоначально намеченные для нас приговоры с долголетней ссылкой высшими инстанциями смягчены и заменены значительно более короткими, причем для части рабочих ссылка в более или менее отдаленные места будет заменена надзором полиции вне столиц… Вместо ожидавшихся 8—10 лет Восточной Сибири шестеро из членов “Союза борьбы” (Ульянов, Кржижановский, Ляховский, Старков, Ванеев и я) получили по три года. И только П.К. Запорожец, как раз самый молодой член “Союза” (главным образом, ввиду приписанного ему авторства статей, предназначенных для газеты), получил 5 лет.

С рабочими расправились еще мягче: одних (В.А. Шелгунова, Н. Рядова, Н. Полетаева, Н. Меркулова, Кайзера, Н. Иванова, В. Антушевского) сослали в Архангельскую губернию, других, как Ив. Ив. Яковлева, Самохина, И.В. Бабушкина, Б. Зиновьева, П. Карамышева, отправили под надзор полиции в провинцию». А когда стали выяснять причины подобных «послаблений», то чиновники «мотивировали эту перемену в нашей судьбе тем, что, мол, социал-демократы ведут лишь экономическую, а не политическую борьбу».