Анатолий Иванов - Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы

«…Понятие диктатуры означает ни что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть».

Думали ли мы, отменяя в России всякую законность в 1917 году, что мы ее отменяем и для себя? — писала Н. Я. Мандельштам.

То есть было уничтожено правовое государство, попраны всякие права человека.

Миллионы расстрелянных. Зверски уничтожена царская семья, население посажено на голодный паек, разруха, насильственное изъятие церковных ценностей, сопровождающееся массовыми расстрелами, заложники во всех городах с последующими неизбежными расстрелами, полное и неоднократное изъятие хлеба у крестьян, голод, людоедство, тиф, гражданская война, разбазаривание национальных ценностей, катастрофическое падение жизненного уровня.

Известный прозаик Валентин Катаев вспоминает это время в книге «Трава забвения», которая была издана в 1967 году в Москве.

«Что касается Петьки Солосьева, то он, будучи офицером, оказался замешанным в контрреволюционном заговоре, и я прочел его имя в списке расстрелянных, наклеенном на афишную тумбу. Быть может, это именно о нем какой-то тюремный остряк сочинил куплеты на мотив очень известной в то время сентиментальной песенки Вертинского «Три юных пажа покидали навеки свой берег родной».

(Тогда расстреливали в гараже. Включенный двигатель грузовика заглушал выстрелы и крики. Прием, широко распространенный в Советское время).

Для Дзержинского и других организаторов террора страсть к разрушению была доминирующим мотивом. Их целью было превращение живой материи в неживую, разрушать все и вся, часто даже самого себя (не щадя, доводя, до нервного истощения и голодных обмороков). Их главным врагом была сама жизнь.

Для того чтобы воочию представить ужас послереволюционного насилия, нужно «не отворачиваясь» прочитать сборник документальный данных «Черная книга» («Штурм небес») Этот сборник свидетельств, составленных А. А. Валентиновым, появился (на английском и немецком языках) в 1924 году. Есть в сборнике и более чем наивные страницы (например, глава «Развращение подрастающего поколения», где именно комсомольским ячейкам приписывается незаслуженная слава главного участия в физическом развращении молодежи). Но самое потрясающее впечатление производит глава «Очерк гонений в период гражданской войны», детально описывающая ужасные судьбы священнослужителей, а также глава «Дело святейшего патриарха Тихона». Публикация, подобная этой, — истинное противоядие против насилия, которое, охватив толпу, приводит к самым чудовищным последствиям. К архиепископу Донскому и Новочеркасскому Митрофану ворвались «четверо грязных, со зверскими лицами матросов, в шапках, с папиросами в зубах», награбили, что могли — серебро, белье, сапоги, — и хотели уже уйти, а мальчишка лет 17 заявил: «Я без него не пойду. Я его арестовываю». Красноармеец в письме домой пишет: «Мне тоже пришлось пристрелить попа одного. А теперь мы еще ловим этих чертей и бьем, как собак». Архиепискому Пермскому Андронику сначала вырезали щеки, выкололи глаза, обрезали нос и уши и так водили по городу, а затем сбросили в реку. В Харькове священника Дмитрия вывели на кладбище, раздели донага; когда же он начал освящать себя крестным знамением, то отрубили ему правую руку. В Херсонской губернии священника распяли на кресте. Достойно внимания то, что Софья Мушкат-Дзержинская заканчивает свои сентиментальные революционные воспоминания о муже-герое своим приездом в Москву. «Рассказывая дальше о работе Феликса в СССР, я буду опираться на его речи и статьи, опубликованные в печати, а также на его письма ко мне, на архивные материалы и воспоминания товарищей, оаботавших с ним.

Личных воспоминаний о работе Феликса в СССР у меня нет, ибо я работала в иной области. О своей работе в СССР я буду упоминать лишь отрывочно».

Заявление, более чем странное. Девять лет Зося была в разлуке с мужем и находила, что писать. Она не видела Феликса, но думала о нем, имела сведения о горячо любимом муже, хранила его фотографии, которые показывала сыну… Мечтала о встрече.

И, наконец, семья воссоединилась. Они вместе: Феликс, Ясик, Зося. Они живут в одной квартире, но воспоминания обрываются.

В своем рассказе о муже Софья Мушкат опирается «исключительно на его речи и статьи, на архивные материалы и воспоминания товарищей, работавших с ним»? Чем можно объяснить такой поворот? Тут возникает опорное слово «РАБОТА». Софья Мушкат-Дзержинская пишет:

«Личных воспоминаний о работе Феликса в СССР у меня нет, ибо я работала в иной области».

Перед нами своеобразное отречение, если не от мужа, то от его страшной работы. Зося не могла не видеть, что Феликс — поэт и романтик — губит людей в неограниченном количестве.

Не нужно говорить в оправдание кровавого, людоедского террора, что он был вызван обстановкой, что это требовала обстановка, что это была не просто жестокость, но революционная жестокость, жестокость для блага народа, что это были вынужденные меры.

Обстановка не с неба свалилась. Она была создана насильственным захватом власти, страны. Не было бы захвата власти — не было бы и обстановки.

Приехав в Москву, Зося ждала встречи с любимым человеком, отцом Ясика. Она встретилась с чудовищем. Граф Богдан Якса-Роникер утверждал, что у Дзержинского было два лица — дружелюбное и устрашающее — и что оба они были настоящими. Когда говорят, что в каком-то человеке сидит два человека, сменяющих друг друга, как Джекиль и Хайд, предполагается, что оба являются подлинными. Но теория двойственной личности поразительно и опасно наивна.

Кто не встречал людей, которые обманывают не только словами, но и всем своим поведением, манерой держаться, интонацией, жестами? Многие люди умеют искусно представлять персонаж, которым они хотят казаться. Они так мастерски играют роль, что нередко вводят в заблуждение людей проницательных и психологически искушенных. Дзержинский мог играть благородного рыцаря и даже не осознавать в тот момент, что это всего лишь роль. Дзержинскому нравилась эта роль не только потому, что он хотел кого-то обмануть. Она была ему навязана ситуацией, в которой он рос. Разрушительные, смертоносные тенденции были подавлены до 1917 года. Феликс вынужден был казаться добросердечным. Должность председателя ВЧК сияла с него ограничение, стремление превращать живое в неживое вырвалось наружу. В 1919 году Зося увидела подлинное лицо своего мужа и ужаснулась. Ужаснулась так, что предпочитала не думать, не говорить, не писать о его «работе». «Работать в другой области».