Анатолий Иванов - Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы

— Счастливый! — сказала пани Хелена, и улыбка осветила ее измученное лицо. — Счастливый! Сынок мой — Феликс.

«Феликс» — значит счастливый, таково значение этого имени. А еще оно напоминает о бессмертной птице Фениксе, вновь и вновь возрождающейся из пепла.

Две женщины изначально управляли Феликсом — мать, от которой он зависел, и сестра, любимая до безумия.

«Помнишь, — писал Феликс Альдоне, — как ты учила меня по-французски и раз несправедливо хотела поставить меня в угол? Помню эту сцену, как сегодня! Тебе показалось, что я перевернул листы и какое-то слово списал. Из-за этого ты поставила меня в угол. Но я ни за что не хотел идти, потому что ты несправедливо меня обидела. Пришла мама и своей добротой убедила меня стать в угол».

Так две самые близкие женщины несправедливо поставили маленького Фелека в угол. Фелек не подчинился сестре, которую воспринимал как женщину. Фелек подчинился матери, которая была для него символом власти (именно она, а не рано умерший отец).

Этот момент очень важен для нас, если мы хотим понять динамику личности Дзержинского в целом и в особенности в той области, которая относится к бессознательному. Любовь и страх, влечение и несправедливое наказание, полученное от женщин, слились воедино в сознании Феликса. Его страхи и подавленная в раннем возрасте сексуальность имели роковые последствия для неисчислимого количества жертв железного инквизитора.

Не ищите Дзержиново, этот живописный уголок на карте Польши. Его там нет. Дзержиново находится на карте Белорусской Советской Республики. Да и не было Дзержиново никогда в настоящей Польше, это были «кресы» — окраины. Моя мама всегда отмечала, что «кресовые поляки» — не поляки вовсе, что истинная национальность людей с кресов требует своего исследования. И очень мудрого исследователя, потому что национальность на Родине Дзержинского всегда зависела от политической ситуации.

Условия для этого, что называется идеальные: сначала идеологи Речи Посполитой целое столетие им вдалбливали, что они «поляки малые», а кто особенно постарается, станет и полноценным. Затем, в 1772, 1793, 1795 годах, следовали одна за другой акции соседних держав, взявших на себя функции жандармов Европы, в ходе которых народ тоже сортировали, будто стадо овец. С 1842 года в официальных правительственных документах Российской империи присоединенные земли стали неким Северо-Западным краем, а после кровавой бани 1863–1864 годов было официально ликвидировано даже само «наречие» тутошнего народа. Так что знаменитому в будущем академику Евфимию Федоровичу Карскому недаром пришлось начинать свое подвижничество с памятной речи «О так называемых барбаризмах в русском языке». Он произнес её 21 августа 1886 года во Второй виленской гимназии. В гимназии, ибо университет в «крае» был давно закрыт, чтоб никаких «филоматов» и «филаретов» больше не появлялось (правда, эту заразу успел подхватить не только сын шляхтича из-под Ивенца Феликс Дзержинский). Все склонное к радикальному умствованию тщательно выпалывалось, как пырей на грядках, и препровождалось если не в охлаждающую горячие головы Сибирь, то во «внутренние» губернии империи, включая, впрочем, Казань и Туркестан, с тем дальновидным расчетом, что во втором-третьем поколении ссыльный элемент потеряет свою взрывчатость и ассимилируется. Взамен же в «край» исправно поставлялся тот самый кондовый российский чиновник. Это для поддержания на должном уровне идеи и сути самодержавия. В 1917 году этот элемент еще себя покажет. Для утверждения же остальных компонентов знаменитой триединой формулы благоденствия империи направлялись горластые и прожорливые молодые «батюшки». Вместе с чиновниками они, верховодя также и в церковно-приходских школах, усердствовали не только по части «православия и народности», но и по искоренению «барбаризмов» в наречии «тутошней» паствы, которая, казалось, уже и без того навеки запамятовала свое родовое имя.

Но кто же они? Литовцы тоже выделяли их как народ, называли — гудами, гудасами. Только в современной энциклопедии мы найдем название «балтрусы». А ведь не сразу пришли к согласию: быть единым народом и, не отдавая предпочтения какому-либо племени по праву, скажем, старшинства, так себя и именовать — белорусами. Многотомная монография Е. Ф. Карского «Белорусы» сделала ученого этнографа и языковеда знаменитым в университетах Европы и — парадокс — членом Российской имперской академии.

Эта до сих пор во многом загадочная сущность национального! Ее то считали, как прудонисты, малозначащей чепухой, то порождением капитализма, которое вместе с ним изживет себя. Лишь теперь начинают признавать, что это не так. Вообще похоже, что рассматриваемое явление как-то очень тесно связано с инстинктом выживания человечества, которое как вид заинтересовано в возможно большем числе «популяций».

Итак, инстинкт сохранения общности людей, коль уж они почувствовали себя национальным организмом, — сила, оказывается, огромная и в чем-то сродни революционной. Марксисты-ленинцы с самого возникновения своей партии очень серьезно принимали ее в расчет. Только тот, кто хорошо представлял скрытые возможности и значение национальной энергии, мог включить в свою программу пункт, который поначалу смутил даже некоторых союзников российских марксистов-ленинцев. Право наций на самоопределение… Параграф девятый в Программе. Причем под «самоопределением наций» четко разумелось «государственное отделение их от чуженациональных коллективов… образование самостоятельного государства». И когда на Втором съезде РСДРП во время обсуждения этого вопроса представители польских социал-демократов Варшавский и Ганец-кий предложили, мотивируя это заботой о будущем мощи государства, заменить самоопределение культурной автономией «всем нациям, входящим в состав государства», съезд решительно возразил. Ибо это было, по определению ленинцев, самой прочной гарантией того, что рабочие всех национальностей дружно откликнутся на призыв «к интернациональному единству их классовой борьбы». Ограничиваться правом только «свободного культурного самоопределения» наций, указывали ленинцы, значит, идти на поводу «практицизма» буржуазии, значит «впадать в оппортунизм». Да ведь это «право» зафиксировала даже партия кадетов в одиннадцатом параграфе своей программы. Однако недоверия «инородцев» (которые в тогдашней России составляли большинство населения — 57 процентов) к великорусской нации, которая якобы добивается преимуществ только для себя, этим куцым «правом» не рассеять, а значит, национальные окраины империи на активные и всеобщие революционные действия не подвигнуть.