Викентий Вересаев - Пушкин в жизни. Спутники Пушкина

– А! Так он хотел убить меня!.. К барьеру!

Каверин, секундант Шереметева, и д-р Ион, секундант Завадовского, стали уговаривать Завадовского пощадить жизнь Шереметева. Завадовский готов был уступить, решил только слегка ранить противника, но Шереметев потребовал, чтобы условия дуэли были выполнены точно, иначе он опять будет стреляться с Завадовским. Граф Завадовский выстрелил. Шереметев, смертельно раненный, упал навзничь и «стал нырять по снегу, как рыба». Каверин хладнокровно сказал:

– Вот тебе, Вася, и репка.

Дуэль Якубовича с Грибоедовым была отложена и состоялась через год в Тифлисе.

Каверин был человек образованный, прекрасно знал иностранные языки, но по-русски, как и большинство в то время, писал совершенно безграмотно. Интересовался поэзией. Был оппозиционно настроен. Состоял членом «Союза благоденствия» и общества «Зеленая лампа». Однако дошедшие до нас его альбомы с выписками из прочитанного и дневниковыми записями не говорят ни о тонкости художественного вкуса Каверина, ни о глубине его умственных запросов.

Пушкин познакомился с Кавериным еще во время пребывания своего в лицее и, тайно от начальства, посещал пирушки лейб-гусаров, где первенствовал Каверин. В четырехстишии «К портрету Каверина» Пушкин пишет (приводим цензурную редакцию):

Были, по-видимому, еще какие-то стихи Пушкина, которые обидели Каверина (только это не «Молитва лейб-гусарских офицеров», – она написана не Пушкиным). Пушкин, стараясь загладить обиду, написал Каверину послание:

В вариантах третьего с конца стиха упоминаются еще Невтон, Платон. Многие пушкиноведы, на основании этого стихотворения, серьезнейшим образом готовы верить Пушкину на слово, что Каверин обладал высоким умом и «дружно жил» чуть ли не с Платоном и Ньютоном. Идя таким путем, мы должны были бы признать Анну Петровну Керн «гением чистой красоты», а князя А. М. Горчакова – человеком, у которого «Фортуны блеск холодной не изменил души его свободной».

О времяпрепровождении Пушкина с Кавериным свидетельствует дневниковая запись Каверина от 27 мая 1819 г.: «Щербинин, Олсуфьев, Пушкин – у меня в П-бурге ужинали – шампанское в лед было поставлено за сутки вперед – случайно тогдашняя красавица моя (для удовлетворения плотских желаний) мимо шла – ее зазвали – жар был несносный – Пушкина просили память этого вечера в нас продолжить стихами – вот они – оригинал у меня:

В 1827 г., живя в Москве у Соболевского, Пушкин вспомнил о Каверине и написал ему совместно с Соболевским коротенькое письмецо. Вот только в каком роде он смог писать Каверину: «Наша съезжая в исправности – частный пристав Соболевский бранится и дерется по-прежнему, шпионы, драгуны, бляди и пьяницы толкутся у нас с утра до вечера». А Соболевский приписал: «Прощай, душа моя, помни меня, как помнишь пунш. Какой у нас славный ерофеич (сорт водки)!»

Пушкин вспоминает Каверина в первой главе «Онегина»:

По этому поводу Вяземский почтительно замечает: «Русская литература не должна забывать, что Каверин был товарищем и застольником Евгения Онегина, который с ним заливал шампанским горячий жир котлет».

Каверин с отличием участвовал в русско-турецкой войне 1828–1829 гг. и в усмирении польского восстания. Под конец жизни служил командиром волынской пограничной бригады. Жил очень скромно и все-таки еле сводил концы с концами. Угнетала его бедность, угнетали многочисленные недуги – подагра, ревматизм, общая слабость; постоянно грустил, редко бывал весел. И повторилась обычная история, которую отмечал Гейне: «Где кончается здоровье, где кончаются деньги, там начинается религия». Каверин стал очень религиозен, служил молебны всяким святителям, продавал в церкви свечи, читал страсти и акафисты, участвовал в церковном хоре. В дневнике то и дело восклицания: «Господи, помилуй!..», «Господи, прости!., прости, прости!», «Да будет воля твоя Господня!..»

Приятель и впоследствии зять П. П. Каверина. Пушкин познакомился с ним в Петербурге за несколько месяцев до своей высылки. Богач, красавец. Служил в военной службе. Был членом общества «Зеленая лампа». Сибарит и эпикуреец, весело проводивший время в кругу петербургской золотой молодежи. В послании к нему (1819) Пушкин пишет:

В 1824 г. Щербинин вышел в отставку и жил в своем харьковском имении Елизаветполь. «С Пушкиным он, по-видимому, иногда виделся. Есть известие, что Щербинин угощал у себя Пушкина после раздела родовых имений между братьями Щербиниными в конце 1829 г. Когда Щербинин задавал какой-нибудь пир или особенно тонкий обед, он, чтобы покрыть расходы, вырубал в Елизаветполе несколько десятин леса. Когда он пригласил Пушкина (вероятно, в Москве или в Петербурге) отведать своих пулярок, своей спаржи, своих трюфелей, Пушкин шутя возразил, что это, в сущности, сосенки Щербинина, его березки и дубки.

«Герой моего воображения», – писал о нем Пушкин. Сын роменского помещика, предводителя дворянства. Образование получил в московском университетском Благородном пансионе. Служил в лейб-гвардии уланском полку. Деятельно участвовал в театральных шалостях, интригах и всяких удалых похождениях светской молодежи, был известен как отчаянный кутила и дуэлист. За участие в дуэли Завадовского и Шереметева, кончившейся смертью Шереметева (см. «П. П. Каверин»), был переведен на Кавказ в Нижегородский драгунский полк 20 января 1818 г. В конце этого года встретился в Тифлисе с Грибоедовым, и между ними состоялась дуэль, которая не могла осуществиться год назад из-за смертельного ранения Шереметева. Якубович дал обещание умиравшему Шереметеву, что отомстит за него Завадовскому и Грибоедову. Условия были: шесть шагов между барьерами. Стрелялись без сюртуков. Якубович быстрым шагом подошел к барьеру и остановился, ожидая выстрела Грибоедова. Грибоедов сделал к барьеру два шага, но медлил стрелять. Якубович потерял терпение и выстрелил. Он не хотел убить Грибоедова и метил в ногу; но пуля попала в кисть левой руки. Грибоедов поднял окровавленную руку, показал ее секундантам и навел пистолет на Якубовича; он имел право подойти к барьеру; но, заметив, что Якубович целился ему в ногу, не захотел воспользоваться своим преимуществом и выстрелил не сходя с места. Пуля пролетела над самым затылком Якубовича. Секундант Якубовича Н. Н. Муравьев (Карский) рассказывает: «Я думаю, еще никогда не было такого поединка: совершенное хладнокровие с обеих сторон, ни одного неприятного слова; до самой той минуты, как стали к барьеру, они разговаривали между собою, и после того, как секунданты побежали за лекарем, Грибоедов лежал на руках у Якубовича. В самое время поединка я любовался осанкою и смелостью Якубовича: вид его был мужественен, велик, особливо в ту минуту, как он после своего выстрела ожидал верной смерти, сложа руки».