Викентий Вересаев - Пушкин в жизни. Спутники Пушкина

Младший брат генерала М. Ф. Орлова, полковник лейб-гвардии уланского полка. Поступил на военную службу в 1805 г. В январе 1812 г. сильно проигрался и решил застрелиться; нарядился, стал перед трюмо и выстрелил себе в лицо; но в пистолет он всыпал слишком много пороху, – пистолет разорвало, пуля прошла через подбородок в шею; шрам остался на всю жизнь. Боевой офицер, георгиевский кавалер, в битве под Бауценом в 1813 г. потерял ногу и ходил на деревяшке. Ростом был великан. Удалец, кутила и игрок. За жизнь свою проиграл более миллиона рублей. В кутежах и картах спустил все состояние и под конец жил на иждивении родственников. Он числился по лейб-уланскому полку в бессрочном отпуске и осенью 1820 г. приехал погостить в Кишинев к брату М. Ф. Орлову. Однажды после обеда, наскучив слушать споры брата с Охотниковым о политической экономии, он пригласил Липранди и местного почтмейстера, отставного драгунского полковника А.П.Алексеева, отправиться куда-нибудь, где веселее. Прихватили и Пушкина. Пушкин одинаково любил и споры о политической экономии, и веселое времяпрепровождение с лихими офицерами. Отправились в трактир. Играли на бильярде, пили жженку вкруговую. За второй вазой жженки Пушкин развеселился, стал мешать другим играть и путать на бильярде шары. Орлов назвал его школьником, а Алексеев прибавил, что школьников проучивают. Пушкин вскипел, бросился к бильярду и разбросал шары. Началась перебранка. Кончилось тем, что Пушкин вызвал обоих полковников на дуэль, а в секунданты пригласил Липранди. Условились в десять часов утра собраться у Липранди. Липранди пригласил Пушкина ночевать к себе. Дорогой Пушкин, немного отрезвев и остыв, начал бранить себя за свою арабскую кровь. Липранди сдержанно заметил, что главное дело – причина не совсем хорошая, и нужно бы дело замять. Пушкин остановился и воскликнул:

– Ни за что! Я докажу им, что я не школьник!

– Оно все так, – возразил Липранди, – но все-таки будут знать, что всему виною жженка.

Пушкин молчал, а подходя к дому, сказал:

– Скверно, гадко! Да как же кончить?

– Очень легко. Не они, а вы их вызвали. Следовательно, если они приедут с предложением помириться, то ведь честь ваша не пострадает.

Пушкин долго молчал и наконец сказал по-французски:

– Это басни! Они никогда не согласятся. Алексеев, может быть, – он семейный, но Теодор – никогда: он обрек себя на натуральную смерть; все-таки лучше умереть от пули Пушкина или убить его, нежели играть жизнью с кем-нибудь другим.

Всю ночь Липранди не спал и рано утром поехал к Орлову и Алексееву; они как раз собирались к Липранди посоветоваться, как бы окончить эту глупую историю. Условились, что к десяти часам они приедут к Липранди и предложат Пушкину забыть случившееся. Орлов только не верил, что Пушкин согласится. Липранди воротился домой. Пушкин уже проснулся. Липранди сообщил ему о результатах своих переговоров. Пушкин взял его за руку и просил сказать откровенно, не пострадает ли его честь, если он согласится на примирение. Липранди повторил то, что говорил вчера: раз те просят мира, то чего же больше желать? Пушкину не верилось, чтобы Орлов отказался от такого прекрасного случая подраться. Но когда Липранди объяснил, что Федор Федорович не хотел бы делом этим доставить неприятности брату, Пушкин успокоился. Он только страдал, что столкновение случилось за бильярдом, при жженке.

– А не то славно бы подрался; ей-богу, славно!

Через полчаса приехали Орлов и Алексеев. Помирились и отправились обедать к Алексееву.

Кишиневский областной почтмейстер, драгунский полковник в отставке, георгиевский кавалер. Он всегда просил начальство, чтоб его не повышали в чине, так как с повышением в гражданский чин, по тогдашнему положению, он лишался военного мундира; а он до того любил свой отставной драгунский мундир и золотую саблю, что всюду являлся не иначе, как одетым в полную форму. Пушкин с наслаждением слушал его рассказы как участника битв при Бородине и на высотах Монмартра.

Командир одного из егерских полков дивизии М. Ф. Орлова, боевой, очень храбрый офицер, малообразованный. У него вышла с Пушкиным история, хорошо рисующая тогдашние фантастические понятия военных о «чести». В кишиневском казино танцевали. Пушкин с А. П. Полторацким и другими приятелями условились начать мазурку. В это время молодой офицерик-егерь из полка Старова скомандовал играть кадриль. Пушкин перекомандовал:

– Мазурку!

Офицер повторил:

– Играй кадриль!

Пушкин, смеясь, опять крикнул:

– Мазурку!

Музыканты знали Пушкина как постоянного посетителя и, хотя сами военные, исполнили приказ его, а не офицера.

Полковник Старов пришел в негодование, подозвал офицера и предложил ему потребовать у Пушкина объяснения. Офицер смутился.

– Но как же, г. полковник, я буду говорить с ним? Я его совсем не знаю.

– Не знаете? – сухо ответил Старов. – Ну, так и не ходите. Я за вас пойду.

И пожилой, солидный человек, заступаясь за «честь» своего полка, подошел к Пушкину и вызвал его на дуэль. Пушкин ответил, что всегда к его услугам, и продолжал танцевать.

Дуэль была назначена на следующий день, в девять часов утра. Пушкин пригласил в секунданты приятеля своего Н. С. Алексеева. Погода была ужасная: метель до того была сильна, что в нескольких шагах ничего не было видно, к тому же довольно сильно морозило. Пушкин горел нетерпением и непременно хотел приехать на место поединка первым. Дуэль происходила в урочище Малина, в двух верстах от Кишинева. Барьер был на шестнадцать шагов. Пушкин стрелял первый и промахнулся. Старов тоже дал промах и предложил сдвинуть барьер, Пушкин сказал:

– И гораздо лучше, а то холодно.

Секунданты предложили помириться. Оба отказались. Застывшие от холода пальцы секундантов с трудом зарядили пистолеты снова. Барьер сдвинули до двенадцати шагов. Опять два промаха. Противники потребовали еще сблизить барьер, но секунданты решительно воспротивились. И Старов, и Пушкин опять отказались помириться. Решено было отложить дуэль до более благоприятной погоды. На обратном пути Пушкин заехал к Полторацкому, не застал его дома и оставил записку:

В тот же день Липранди, знавший о дуэли, отправился к Старову, старому своему сослуживцу, и стал уговаривать его кончить дело.

– Как это пришло тебе в голову сделать такое дурачество в твои лета и в твоем положении?

– Сам не знаю, как все это вышло. Я не имел никакого намерения, когда подошел к Пушкину, да он, братец, такой задорный!