Викентий Вересаев - Пушкин в жизни. Спутники Пушкина

Друзья с горестью наблюдали, в каких ужасных для творчества условиях жил Пушкин. Гоголь писал: «Его нигде не встретишь, как только на балах. Так он протранжирит всю жизнь свою». И Плетнев: «Пушкин ничего не делает, как только утром перебирает в гадком сундуке своем старые к себе письма, а вечером возит жену по балам». И сам Пушкин с грустью писал Нащокину: «Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга вольной холостой жизни, необходимой для писания. Кружусь в свете, жена моя в большой моде, все это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения…» И вот еще – эти деньги. Светской женщине-красавице необходимы элегантные наряды, приличный выезд, поместительная квартира, дача на модных островах. Бюджет получился совершенно фантастический. По расчетам Пушкина, ему необходимо было иметь в год двадцать пять – тридцать тысяч доходу. Где было взять такие деньги? Пушкин метался по кредиторам, должал друзьям и малознакомым, должал тысячами в магазины, закладывал у ростовщиков не только свои вещи, но и вещи близких (Соболевского, Александры Гончаровой). За первые четыре года женитьбы он сделал долгов на 60 000 руб. Еще через два года, ко времени смерти Пушкина, долгов оказалось уже на 120 000. Наталья Николаевна нисколько об этом не печалилась и продолжала наслаждаться жизнью. Пушкин с горечью писал ей: «Какие вы помощницы или работницы? Вы работаете только ножками на балах и помогаете мужьям мотать».

Мы, в сущности, знаем очень мало о Наталье Николаевне и ее взаимоотношениях с мужем, не имеем никакого представления о ее характере, нам неизвестны силы, какими она властвовала над мужем и заставляла его исполнять свои хотенья, но заставляла она его с неизменным успехом. Все делалось, как желала Наталья Николаевна. Пушкин страстно порывался оставить Петербург и уехать в деревню – «обитель дальнюю трудов и чистых нег». «Поля, сад, крестьяне, книги, – мечтательно записывал он, – труды поэтические, – семья, любовь etc. – религия, смерть». Но Наталья Николаевна и слышать не хотела об отъезде из Петербурга; не хотела даже лето проводить в деревне, а желала жить на даче под Петербургом; за все время жизни Пушкина она даже ни разу не побывала ни в Михайловском, ни в Болдине. Вздумала Наталья Николаевна поселить у себя живших в деревне двух своих сестер. Пушкин был против этого. Но сделалось, конечно, по желанию Натальи Николаевны. Домашним хозяйством она совершенно не занималась, также и детьми. Балы, обеды, портнихи и модные магазины занимали все ее время. Пушкин жил дома беспризорно, без заботливого женского глаза. Один наблюдатель рассказывает, как резало ему глаза на прогулках по Невскому, что на старенькой бекеше Пушкина сзади на талии недоставало пуговки. «Отсутствие этой пуговки, – сообщает он, – меня каждый раз смущало, когда я встречал Пушкина и видел это. Ясно, что около него не было ухода».

Успехи Натальи Николаевны в свете непрерывно шли в гору. Очень скоро уже не Пушкин стал освещать ее своей славой, а она, первейшая, всех собою восхищавшая красавица, – его, скромного титулярного советника и с о ч и н и т е л я. Анна Вульф писала сестре из Петербурга: «Я здесь меньше о Пушкине слышу, чем в Тригорском даже; об жене его гораздо больше говорят еще, чем об нем; от время до времени я постоянно слышу, как кто-нибудь кричит об ее красоте». Из-за Натальи Николаевны Пушкин был произведен в камер-юнкеры. «Двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове», – записал Пушкин в дневнике. Двору это, конечно, значит: царю. В Аничковом дворце устраивались интимные царские вечера, куда принято было приглашать только лиц с придворными званиями. Пожалованием Пушкина в камер-юнкеры царь сразу достиг двух целей: сделал для себя возможными частые встречи с Натальей Николаевной, за которой ухаживал, и глубоко унизил Пушкина, которого ненавидел, – камер-юнкеры были обыкновенно очень еще молодые люди, и тридцатипятилетний, уже седеющий Пушкин должен был производить в их толпе очень смешное впечатление. Пушкин был в бешенстве, а Наталья Николаевна – в восхищении, что ей открылся доступ в Аничков дворец. Царь открыто за ней ухаживал. Письма Пушкина к жене полны намеков на эти ухаживания. «Не кокетничай с царем», – пишет он ей из Болдина. Подшучивает, что «кого-то» она довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завел себе в утешение гарем из театральных воспитанниц. Уже серьезно пишет: «…побереги меня; к хлопотам, неразлучным с жизнью мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности и т. д.».

А поводов к ревности было достаточно. Пушкин рассказывал Нащокину, что Николай, как офицеришка, ухаживает за его женой, нарочно по утрам по нескольку раз проезжает мимо ее окон, а ввечеру, на балах, спрашивает, отчего у нее всегда шторы опущены. На ужинах царь неизменно сидел рядом с Натальей Николаевной. Для самодержца всероссийского пожелать – значило получить желаемое. Француз А. Галле де Кюльтюр, долго живший в России в качестве секретаря у одного знатного богача, рассказывает: «Царь – самодержец в своих любовных историях, как и в остальных поступках; если он отличает женщину на прогулке, в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Предупреждают супруга, если она замужем; родителей, если она девушка, – о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительнейшей признательности. Равным образом нет еще примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекали прибыли из своего бесчестия. «Неужели же царь никогда не встречает сопротивления со стороны самой жертвы его прихоти?» – спросил я даму любезную, умную и добродетельную, которая сообщила мне эти подробности. «Никогда! – ответила она с выражением крайнего изумления. – Как это возможно?» – «Но берегитесь, ваш ответ дает мне право обратить вопрос к вам». – «Объяснение затруднит меня гораздо меньше, чем вы думаете; я поступлю, как все. Сверх того, мой муж никогда не простил бы мне, если бы я ответила отказом». По всем данным судя, Наталья Николаевна не нашла бы никаких препятствий поступить, «как все», если бы муж ее был хоть сколько-нибудь подобен мужу собеседницы Галле де Кюльтюра. Но Пушкин и мысли не мог допустить, чтоб жена его стала царской наложницей. Вероятно, он сумел и ее заразить сознанием чудовищной позорности и совершенной моральной невозможности такого положения. Наталья Николаевна держала императора в должных границах, так что ему ничего больше не оставалось, как изображать добродетельно-попечительного отца и давать Наталье Николаевне благожелательные советы держаться в свете поосторожнее, беречь свою репутацию и не давать повода к сплетням.