Ольга Лодыженская - Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники

Сначала Наташа жила с матерью, но, как это ни странно, мать не любила ее. Била, запирала одну в комнате. А после ее смерти Наташа переехала к отцу. С ранних лет ребенок чувствовал, что он никому не нужен, что им тяготятся. Как только появилась возможность, отец отправил ее в институт. Из института ее не брали даже на каникулы. Затем в семействе отца родилось еще двое ребят. «Мои, твои и наши», как говорил Сергей Николаевич. И одно только светлое пятно было в ее детстве – это отец матери, ее дедушка Михаил Павлович Савелов. Он жил один, на покое, в своем небольшом именьице под Можайском, Отякове. Михаил Павлович рано потерял жену, и двое детей умерли тоже молодыми. Сын Павел даже не был женат. Все это ожесточило его, он забросил работу, общественно-выборные должности, охоту (в молодости он был страстный охотник, во время сезона охоты к нему съезжался чуть ли не весь уезд) и поселился со своей экономкой Александрой Егоровной, которая реально стала ему и женой.

В имении был чудный фруктовый сад. Михаил Павлович не нанимал садовника и сам за ним не ухаживал. <���…> Был большой старинный двухэтажный дом, который помнил еще нашествие французов в 1812 году. Дом стал приходить в ветхость, требовался ремонт, тогда Михаил Павлович переехал в старенький флигель.

У Михаила Павловича и Александры Егоровны родилась девочка Машенька, она года на два была моложе моей мамы. Она выдавалась за сироту-племянницу Александры Егоровны. Как удивительно любили все скрывать и обманывать в старину! Я узнала, что Мария Михайловна дочь моего прадедушки, уже будучи большой девочкой, и то случайно. Сумели также скрыть и то, что мамина мать покончила жизнь самоубийством, а официальная версия была – отравление, как несчастный случай. Но возможно, что в этом была необходимость, ведь раньше самоубийц не разрешали хоронить на кладбище.

Так вот, как-то еще до института, во время очередных перебросок из дома в дом, моя мама попала в Отяково, к своему дедушке Михаилу Павловичу. Дедушка был строгий, высокий, носил длинные бакенбарды, не любил много говорить и называл маму Наталия Сергеевна. В общем, вид был суровый, а сердце доброе. А Александра Егоровна была намного моложе его, полная, добродушная, отнеслась к маме, как к своей дочке, закармливала ее всякими пышками и лепешками, и почувствовала мама там родное, и привязалась к ним всем своим сердцем. Но недолго ей приходилось там бывать – то отец получал назначение в другой город, то надо было ехать в институт. У мамы сохранились ее письма к дедушке из института. Это целая пачка трогательных детских излияний. Она, очевидно, взяла ее себе на память после смерти дедушки, а мы нашли эти письма после ее смерти – нашли в том же чемоданчике, где были папины отчеты.

«Дорогой мой дедушка, – писала она, – я только и живу мыслью о милом Отякове. Молю Бога о вашем здоровье. Несчетное количество раз целую дорогую Александру Егоровну. Вы пишете: „Тебе будет скучно у нас, может, захочешь поехать к отцу на лето“. Милый дедушка, у вас мне скучно никогда не может быть, а ехать к новой маме мне не хочется».

И вот закончила Наташа институт. Веселая, очень хорошенькая, с золотистой толстой косой и голубыми наивными глазами, она очень доброжелательно относилась к людям, и тем не менее жить в семье отца ей не хотелось. Кроме того что в этой большой семье все были чужие, ее отец обладал довольно трудным характером. Он был очень вспыльчив, взбалмошен и эгоистичен. Стоило кому-нибудь случайно разбить одну тарелку, как он хватал весь сервиз и швырял его на пол, приговаривая: «Бейте, бейте всё». Это из-за одной разбитой тарелки, а на что-нибудь более серьезное он мог и не обратить внимания.

После выпуска решили Наташу направить в Петербург, к ее родной тетке, сестре отца, Анастасии Николаевне Дурново. Тетку эту я никогда в жизни не видела, и представления о ней и об ее образе жизни у меня очень смутные. Слышала только, что она была очень красива, жила почему-то одна в Петербурге и каждое лето выезжала на дачу в Царское Село. Была она очень важная и строгая, но к маме отнеслась хорошо, увидела, что мама неплохо играет на рояле и голосок у нее довольно приятный (она и музыке, и пению училась в институте), и устроила ее тут же на какие-то музыкальные курсы. Мама ходила на них с большим удовольствием.

Жили они очень замкнуто, сразу маму поразило, что все буфеты у тети Насти были на запоре, и, видя такую скупость, бедная девочка стеснялась попросить прибавки к отпущенной ей порции. В смысле одежек тоже было плохо. Как-то вечером, идя домой с курсов, она почувствовала, что у нее отрывается подметка, зашла Наташа за уголок, оторвала эту подметку и пошла шагать на одной стельке. А на другой день долго мучилась перед тем, как сказать тетке о своей неудаче.

Но ни отсутствие туалетов, ни рваная обувь Наташиной жизнерадостности не сбавляли.

Окончив курсы (они были краткосрочные), Наташа поехала в свое любимое Отяково. Там ей было хорошо и просто. Летом – грибы, ягоды, дальние прогулки, и на рояле поиграет, и попоет, развлечет стариков. А зимой – с девушками-подружками из деревни на салазках с горы каталась, а под Новый год и в Крещенский вечер гадать к часовне ходили. <���…>

И вот прошло немного времени, и познакомилась Наташа в Можайске с новым судебным следователем Сергеем Михайловичем Лодыженским. И конец зимы, и всю весну заливались под дугой колокольчики. Это можайские ямщики возили на тройке или на паре Сергея Михайловича в Отяково. А в июне сыграли свадьбу. Но только четыре года прожила мама с мужем, трое детей родилось, а с 1902 года, с двумя сиротами, осталась вдовой. Мы продолжали жить в Можайске, мама получала на нас небольшую пенсию. Квартиру сняли поменьше.

Я помнить себя начала очень поздно, так, подряд, помню лет с семи-восьми, а вот сестренка моя Таша помнит все очень рано. Да и хороша же была моя сестренка! Глазищи громадные, черные, личико нежное, розовое, а волосы густые, золотистые. Лет с пяти, наверно, у нее уже болтались сзади две толстенные косы, спускаясь ниже талии. Мама, Таша, няня – вот самые волшебные, дорогие слова детства.

Няня. Посчастливилось нам с Ташей, что ею оказался особенный человек. Особенный по своей доброте и необычайной одаренности. Ульяна Матвеевна Бычкова родилась незадолго до отмены крепостного права, в глухой деревеньке Тульской губернии, Чернского уезда. Улюська была еще пятилетней девочкой, когда по деревне прошла черная оспа. Вымирали от нее целыми семьями, умерли и родители Ули. Какие-то родственники поселились в их избе и присматривали за двумя младшими братьями, а Улю взяла к себе тетка. Она работала на господской кухне, и вот с тех пор началась нянина жизнь в людях. Оспа оставила ей тяжелый след, все лицо ее было рябое.