Дженнифер Уорф - Посреди жизни

Сейчас большинство людей умирает в больницах, а не дома, как в прежние времена. Наш страх питается ожиданием этой смерти. Мы не подходим близко к умирающему, мы не смотрим на его тело, и даже если в момент смерти человека родственники находятся рядом с ним, в больничной палате, тело быстро уносят, чтобы его больше не видели. У многих нет контакта со смертью ни до, ни во время, ни после самого события.

И все же смерть – изначальная, примитивная, нагая, хоть и скрытая занавесом – остается, и человеческое воображение не может этому сопротивляться. Нам нужно хоть одним глазком взглянуть на нее, и мы приподнимаем угол занавеса, чтобы ощутить этот трепет, смешанный со страхом. Средства массовой информации знают об этом желании и подпитывают его, показывая насильственную смерть во всех подробностях. Кинопродюсеры стремятся продемонстрировать нам самые страшные и кровавые картины. И выходит, что это именно то, что большинство людей знает или хочет знать о смерти.

Были попытки реалистично показать по телевидению, как умирают люди. Была даже пара случаев, когда снимали реальных умирающих. Не могу судить о том, полезно ли это. С одной стороны, такие съемки показывают, что смерть – время не физической боли или душевного смятения, а покоя и умиротворения. Кому-то это придаст уверенности. С другой стороны, это всего лишь «виртуальная реальность» – но, возможно, именно ее и хотят люди? Снять тихое умирание человека в своей постели, чтобы зрители могли получить представление о происходящем, – похвальная затея, но вряд ли она поможет кому-то понять, что́ действительно происходит.

Только у того, кто был на деле рядом с умирающим и видел смерть во всей ее устрашающей тайне, может возникнуть проблеск понимания – и то всего лишь проблеск. Ведь в этой картине есть и духовное измерение. Бог живет не в церквях, мечетях или синагогах. Его дом не в храмах и минаретах. Бог не собственность священников, раввинов или мулл. Бог стоит у смертного одра, нежно извлекая живую душу из умирающего тела. Бог живет в горе и страдании тех, кто остался на земле, кто уловил – пусть на краткие секунды – этот проблеск понимания того, что такое смерть и что такое жизнь.

Реальность не увидишь на телеэкране. Близость к реальной смерти неизбежно означает близость к нашей смертности как таковой, к вопросам о том, что такое Бог. Возможно, у нас не хватает сил это принять. Если мы не можем найти духовного начала в жизни, смерть становится неприятным напоминанием об отсутствующем измерении.

Стоит совершить путешествие в совсем другое общество и пообщаться с людьми, более близкими к природе, чтобы увидеть другое отношение к смерти. В 2007 году, когда я была в южном Марокко, одна молодая мусульманка пригласила меня к себе домой выпить чаю с ее семейством. Мы вошли через дыру в стене и прошли по длинному темному коридору к тускло освещенной маленькой кухне. В центре пола было место для очага, а дыра в потолке выпускала дым и впускала дневной свет. Затем мы прошли из кухни в большую комнату, примерно тридцать на двадцать футов. На земляном полу лежал красивый ковер, а вдоль стен были разбросаны подушки, чтоб на них сидеть. Свет проникал через высокие окна, а на низких столиках стояли масляные лампы. Высокие стены были завешены шелковыми драпировками. Комната выглядела красивой и нарядной. Второго этажа не было, так что эта комната вместе с кухней и являлась домом для всей семьи. Вошли другие женщины и дети, которым не терпелось увидеть незнакомку. Хозяйка дома на хорошем французском языке пригласила меня присесть, пока она готовит чай. Подушки были очень низкими, и я опасалась на них садиться: хороша же я буду при попытке с них встать! Увидев что-то похожее на более высокие подушки, я направилась туда. Женщина, должно быть, прочитала мои мысли, а если и нет, то в любом случае она заговорила вовремя.

– Это моя бабушка, ей почти сто лет. Она близится к концу своей жизни, и Аллах скоро придет за ней.

Одна женщина готовила, другая кормила ребенка, вокруг бегали дети, а старушка умирала. Вот оно – реалистичное принятие смерти. Дети отнесутся к этому спокойно, как это всегда бывает с детьми, и они вырастут, считая смерть естественной частью жизни. Вероятно, в этой комнате им доводилось видеть и рождение, и, хотя никто не говорил им об этом, они впитали в себя осознание того, что рождение, жизнь и смерть – части единого целого.

А вот мы этого не осознаем. Мы слишком заняты тем, чтобы получать и тратить. На смертном одре тишина, мгновенная остановка времени – но какое они имеют отношение к суете и бесконечной гонке нашей жизни? Смерть? Что нам до нее? Мы хотим жить, жить, жить – и не будем о грустном. Мы хотим секса, развлечений, острых ощущений – и не будем о скучном. Мы хотим денег, карьеры, обладания – и не будем о занудном. Друзья, отношения, путешествия – вот что нам нужно. Смерть в наши планы не вписывается. Вон!

Мы все умрем, хотим мы того или нет. Но если сейчас мы не позволяем себе приблизиться к смерти, потом нам труднее будет ее принять. Если бы мы могли видеть бесконечное разнообразие эмоций, прозрений, переживаний и простых радостей, которые даются людям по мере приближения к концу, если бы мы знали, как порой расцветают понимание и любовь на закате жизни, если бы мы были свидетелями того спокойствия и умиротворения, которые снисходят на человека в последние часы перед смертью, мы бы меньше боялись.

В той прогретой солнцем комнате в Марокко берберские дети видели покой, сопряженный со смертью. Но нам почему-то кажется, что детей нужно от этого уберечь. «Он слишком маленький, не надо говорить ему о таком, он расстроится». О, сколько раз я слышала это! А однажды слышала даже и такое (забавно, что собеседник называл себя убежденным атеистом): «Мы не знали, что ей сказать, поэтому объяснили, что бабушка ушла жить с ангелами на небо». Такая гиперопека не нужна и вредна. Вырастет новое поколение, далекое от реальности, и оно, в свою очередь, не захочет контакта ни со смертью, ни с умирающими. Родители, которые думают, что защищают своих детей от неприятных сторон бытия, обрекают самих себя на смерть в одиночестве.