Иван Полегаев - Брат братом силён

Опытным специалистом стала Фаина. А своим трудовым становлением считает она тот апрельский день 1943 года, когда ей доверили сделать анализы второй плавки. Она была горда и счастлива, с каким-то особым настроением определяла содержание фосфора и марганца в кипящей стали. «Поверишь, — как-то сказала она мне, — с той поры эти элементы перестали быть абстрактными — они стали материальны, порой даже вижу их во сне». Мы чувствовали, она очень любит свою работу.

Ее мужем стал инженер Иван Никитич Чернов. Вот уже более сорока лет он работает в черной металлургии — термистом, прокатчиком, мастером ПТУ. Человек он работящий, энергичный. Двух сыновей воспитали Черновы. Один из них, Сергей, работает электриком на комбинате, другой — механиком в совхозе.

Работала в электросталеплавильном сестра Антонина и самая младшая, Людмила, тоже металлург. Она трудилась и контролером в ОТК, и мастером в прокатном, термическом. Повсюду ее ценили, относились с уважением.

Вместе с нашим металлургическим комбинатом росли и крепли мы, вместе со сталью уральской закалялись и наши характеры. Мы всегда собираемся в День Победы. Такие встречи у нас, Полегаевых, традиционны. Вспоминаем былое — и грустное, и веселое. А вспоминать каждому есть что.

Фаине нашей в сорок первом исполнилось всего шестнадцать лет, но с первых дней войны она работала на «Красном Октябре» вместе со взрослыми.

— Ростом я была еще невелика, до станка руки не доставали. А таких, как я, совсем еще зеленых девчонок, немало. У нас были деревянные подставки, или, как мы их называли, «пьедесталы». Делали мы снаряды. Были они разных калибров. Те, что для танковых пушек, легкие, по нашим силам, а те, что для тяжелых орудий, такие увесистые, что еле держишь на руках, только и смотри, чтоб с «пьедестала» не свалиться вместе со снарядом.

— А помнишь, Фая, когда немцы начали бомбить завод, мы прятались в щели? — это говорит Константин. — Только улетали бомбардировщики, мы снова в цеха, к своим станкам. А потом надоело: фашист бомбит, а мы делаем снаряды. Мастер прогоняет в укрытия, а мы — ему. «Пока бегаем туда-сюда, сколько гильз можно выточить».

— А как я боялась первое время дежурить на подстанции, — вступает в разговор Мария. — Вдруг включишь не тот рубильник. А потом привыкла. Во время слива металла, капитального или текущего ремонта печи «обесточиваешь» участок. Подходят ремонтники, спрашивают: «А ты, правда, дочка, трансформатор отключила?» — «Ну, конечно, — с удивлением отвечала. — Вот смотрите!» — и бралась голыми руками за проводники, по которым еще недавно бежал электрический ток.

И Антонина вспоминает, как работала первые месяцы в электросталеплавильном техническим контролером, а затем перешла в столовую: по просьбе руководства комсомольцы взяли шефство над цеховой столовой. Однажды к ней зашла мама, возвращавшаяся домой из прокатного, где она побывала у меня. Антонина обрадовалась, усадила за стол, сказала: «Сейчас я попробую тарелку супа раздобыть». Вернулась, а матери-то нет. А вечером у них такой разговор состоялся:

— Ты почему, мама, ушла?

— Чтобы никто тебя не упрекнул.

— Из-за тарелки супа-то?

— Доверие можно потерять и из-за тарелки супа. Попробуй восстанови потом. Так что дорожи своей честью сразу и всегда!

Хорошо работала Антонина. В сорок шестом вместе с нами получила медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».

— А помнишь, Иван, — обращается ко мне Константин, — ты побеседовал с моим «дружком» — я боялся его: он подговаривал меня воровать. И моего «дружка» словно ветром сдуло. Ты подарил мне тогда свой аккордеон: «Учись играть, браток, весели людей! А то от горя у всех души плачут…»

И Константин вполне искренне сказал:

— Словом, был ты для нас, Иван, как отец родной: строгий и заботливый. Всех нас на верную дорогу вывел…

Да, пришлось мне в ту пору быть для Константина и сестер и старшим братом, и за отца, и даже за мать. Она умерла, не дожив до светлого дня Победы.

Война была для всех нас суровым испытанием. Испытанием на прочность наших характеров, наших душ. И мы его выдержали!

Не могу не рассказать здесь о своей жене Галине Агаповне. Когда познакомился с ней, ей было восемнадцать. Работала она в заводской больнице лаборанткой. В тридцать девятом у нас родился первенец — Юра. Жена уволилась — надо водиться с сынишкой. А когда началась война и я ушел на фронт, Галина вместе с моей сестрой Тоней пошла на «Красный Октябрь» делать каски для бойцов. Зимой сорок второго родилась наша дочь Нина. Пришлось оставить работу. Вскоре я вернулся из госпиталя тяжело контуженным, со мной тоже надо было возиться, как с ребенком.

А беда снова и снова стучалась в наш дом. На фронте фашисты убили отца Галины, а в Сталинграде во время бомбежки погибла сестра Серафима. Погибли на фронте муж сестры Петр Иванович Чистяков и их старший сын Виктор. Остались сиротами четверо детей — Валя, Лида, Клава и Веня. Старшей из них не было десяти лет. Во время войны они жили в Сталинграде с бабушкой, а как только отгремели бои, Галина вызвала их на Урал. И к четырем нашим ребятишкам прибавились еще четверо детей. Моя жена стала им за мать. Мы так же растили и воспитывали их, как и своих сыновей и дочерей. Каждому Галина дарила частицу своего доброго сердца и души. А когда выросли наши племянницы и племянник, мы всех их определили на завод, всех выдали замуж и женили.

В нашем семейном альбоме хранится фотография, на которой я заснят с Галиной в день свадьбы. От времени она пожелтела. В сорок первом я брал ее с собой на фронт, бережно хранил в своей красноармейской книжке. Память о близком человеке словно согревала мою душу в сырых холодных окопах. Сейчас этой фотографии сорок семь лет. Подумать только, уже сорок семь лет, как мы живем с Галиной Агаповной вместе, недалеко и до золотой свадьбы. Все эти годы она посвятила детям. Своей добротой и щедростью воспитала и в них такую же доброту и чуткое отношение к людям.

— Не забывайте, дети, чужого горя не бывает! Относитесь к другим, как к себе.

Этот наказ матери они выполняют свято.

Мой же характер несколько строже и суровей.

— Знаешь, папа, как тебя соседские мальчишки зовут? — однажды спросила меня Нина.

— Как? — заинтересовался я.

— Иван Грозный. Ох, говорят, и сердитый у вас отец!

За столом все рассмеялись.

— Это хорошо, что строгий, — заметил на правах старшего Юрий. — Благодаря строгости отца мы все стали людьми…

Может быть, я действительно был излишне строг, но эта строгость пошла детям на пользу. Вообще-то я считаю: насколько ты строг, настолько же должен быть добрым. Строгость и доброта едины, как два крыла у птицы.