Евгений Петров - Год рождения — 1917

В киоске в сквере та же картина. Обратился без всякой надежды с прежней просьбой к продавщице.

— Воды? — переспросила она, пытливо смерив меня с ног до головы.

— Да, хотя бы глоточек, — повторил я.

У киоска, как и в других местах, было много свободных ящиков и ни одной бутылки на витрине. Я собрался уходить, но женщина кокетливо остановила:

— Для кого нет воды, а для блондина есть. Налью стаканчик, если полюбишь.

Меня словно ошпарили.

— Не смущайся, молодой человек, не съем, — шутила молодуха, наслаждаясь моей растерянностью. — Или я нехороша?

«Куда там нехороша, — думал про себя. — Одни косы чего стоят. А глаза? Хитрющие, лукавые. А губы? Очумеешь от них».

В руках красавицы бутылка лимонада, снятого со льда. И вдруг передо мной на прилавке — стакан с кипящей янтарной жидкостью, которая искрилась сотнями воздушных пузырьков.

— Пей, милый мальчик. Ты наш гость!

…Нежнее этого напитка, наверное, нет и никогда не будет на свете.

Пришло официальное письмо из Москвы. Оно короткое и ошеломляющее:

«Институт закрыт, выезжайте в Москву».

Дадагка огорчен не меньше меня. Выходит, оказались мы между небом и землей. Впереди — неизвестность. Тысячи вопросов: «Чем вызвано такое решение?», «Куда теперь податься?», «Неужели прощай навсегда любимая профессия?»

…Вот и Москва. Она душная, неприветливая. Во дворе на улице Кирова вместо вывески «Коммунистический институт журналистики» висит другая — «Министерство лесной промышленности». Нас в здание не пускают. Закрыто и общежитие. На стене небольшое объявление: «По вопросам дальнейшей учебы обращаться в «Ликвидком».

Там тысячи вопросов:

— Куда теперь подаваться?

— В любой вуз. Только на первый курс.

— А почему не Киж? Есть же он и в Куйбышеве, и в Минске.

— Вопрос о подготовке журналистов изучается.

Дадагка Хутинаев и Халид Вагутлев рассуждают мудро, кратко, по-восточному:

— Не важно, где учиться, важны знания…

— Что верно, то верно. Но где все же?

— Подавайся на оператора, — предлагает Дадагка. — Ты же хорошо фотографируешь.

— А что, Миша, идея.

— Идея, да несостоятельная, — поправил Халид Вагутлев. — Наши там были. Надо хорошо владеть не пером, а карандашом.

— Что в лоб, что по лбу!

— Не совсем. Там экзамены по графике.

— Тогда от ворот поворот!

— У меня другие мыслишки есть, — рассуждал Халид Вагутлев. — Некоторые наши ребята подались в ленинградский Комвуз. Говорят, там есть два факультета: библиотечный и культпросветработы. Названия факультетов, прямо скажем, прозаические. Но программа удивительно схожа с нашим, теперь уже бывшим, Кижем.

— Я тоже слышал, — вставил Миша. — А есть и очень удивительные предметы: психология, история живописи, театра, кино.

— А что? Такие предметы для газетчика вовсе не лишние!

Всей троицей на том и порешили. Конец сомнениям и заботам!

Родные в отъезде. Посоветоваться не с кем. Ленинград так Ленинград!

Пошел прощаться с избирателями.

Елена Ивановна порадовала:

— Помощь твоя, юноша, помогла. Сдала Вера географию, сдала на «отлично». А сейчас у тетки в деревне гостит. Заходи, заходи обязательно осенью, увидитесь.

— Не придется, Елена Ивановна.

— Почему же?

— Закрыли наш институт. Придется, видно, в другой город подаваться.

— Как подаваться? А Вера? Будто в Москве институтов мало!

— Много, а такого, который по душе, нет. Грустно, Елена Ивановна, но ничего не поделаешь.

Для меня Ленинград — второй дом. Там давно уже живет с семьей брат Митя. Он — третий после Нади и Васи.

Помню, перед школой сводил он меня в парикмахерскую, которая открылась в Няндоме и была всем в диковинку. Ребят обычно стригли дома под машинку, а взрослых — под горшок. Митя наказал мастеру подстричь меня под бобрик, густо наодеколонить, а брить, мол, пока не надо. От этих слов меня бросило в пот. А Митя уже на улице шутил:

— Зарделся, как красна девица!

— Вам, старшим, все прибауточки, будто я игрушка.

— Ну это ты, братишка, зря. Я обхожусь с тобой как со взрослым. Первый день в школе запомнится на всю жизнь. Учись, не ленись. В хорошее время ты растешь. О вашем будущем думает теперь государство. Не знаю, какое дело полюбишь, но яснее ясного одно: станешь человеком.

Через десять лет, уже будучи слесарем паровозного депо, во время отпуска я побывал в гостях у Мити.

В свободное от работы время Митя охотно принимал роль гида. Перед тем как отправиться в путь, он предлагал:

— Будем обходиться без транспорта. Так скорее узнаешь город.

С Петроградской стороны мимо «Стерегущего» и Петропавловской крепости мы шагали по мосту к Марсову полю. Я то и дело слышал пояснения: «Инженерный замок. Невский. Гостиный двор. Казанский собор. Арка Генерального штаба. Дворцовая площадь. Адмиралтейство. Исаакиевский собор. Медный всадник…»

Архитектурные памятники ошеломляли. Трудно было поверить, что все это — творение рук человека.

— Устал? — спрашивал Митя.

— Что я, маленький?

— Не обижайся. Устают, во-первых, не только малыши. А во-вторых, я просто хотел посоветоваться, как лучше провести остаток нашего свободного времени. Может, махнем на речном трамвае на Острова?

— Говорил же, что будем обходиться без транспорта.

— Я имел в виду путешествие по улицам, проспектам и площадям.

Вот и стрелка Елагина острова. В Ленинграде белые ночи. Розовеет горизонт, тысячи ярких дорожек бегают по заливу, которому нет конца и края. Ресторан «Поплавок» слегка покачивается. От бокала бархатного пива голова пошла кругом. Митя ударился в воспоминания. Я притих, так как откровенничают мои братья не часто и я почти ничего не знаю о их детстве, которое прошло до революции.

— Такой черный напиток, — говорил Митя, — любил папа. Бутылки, привезенные из Вологды, берегли к празднику, как драгоценность. Да. Суров был он у нас, но справедлив. Разное было у меня с отцом. Вчера по запросу института получил интересную справку из Няндомы.

— Покажи, если можно.

— Конечно, можно. Читай, — сказал Митя, протягивая вчетверо сложенный листочек.

«Петров Александр Дмитриевич, — читал я слова, написанные чернилами каллиграфическим почерком, — состоит на службе Северных железных дорог на 8-м участке тяги с 3 мая 1896 года и занимал должности слесаря депо, помощника машиниста, поездного машиниста».

— С 3 мая 1896 года! Почему-то я до сих пор не знал этой даты.

— Строительство чугунки Вологда — Архангельск, — пояснил Митя, — началось в конце прошлого века. Отец рассказывал, что на эту стройку, как на огонек в ночном лесу, потянулись целыми семьями. Так и оказались в Няндоме сразу три семьи Петровых: Павла, Александра и Ильи. В каждой семье росла орава детей, раздавалась вширь наша родословная. Ты, Женя, родился много позже нас и не видел в глаза ни дедушек, ни бабушек, многочисленных двоюродных братьев и сестер. В годы империалистической войны уехали из Няндомы братья папы с их семьями, а отец остался верен Северной дороге. Он и нам внушал, что святое наше дело идти по его стопам.