Елена Михайлик - Незаконная комета. Варлам Шаламов: опыт медленного чтения

Потому что, в представлении автора «Колымских рассказов», у человека нет защиты против систематического насилия при систематической нехватке ресурсов. После нескольких недель в забое невозможен любой побег, ибо не существует ни той личности, которая могла бы его совершить, ни маршрута, которым она могла бы пройти. Из пространства лагеря нет выхода, потому что внутри лагеря этот выход некому воспринять.

В определенном смысле позицию Шаламова можно счесть возвращением к исходной гуманистической посылке. Человек есть мера всех вещей – и в данных условиях эта мера выглядит вот так. И никак иначе.

«Лагерь – мироподобен», – говорит Шаламов. Лагерь – не вырожденный сегмент нормального пространства, сохранившийся на поверхности прихотью отечественной истории, не архаический архипелаг – это обычное изнаночное пространство мира, собственно, и изнаночным ставшее сравнительно недавно и далеко не везде [108] Марк Блок, один из основоположников Новой исторической школы, размышляя о ложных слухах на фронте и в прифронтовой полосе Первой мировой, показал, что, изменив в достаточно больших масштабах обстоятельства быта, можно возродить некоторые аспекты средневековой личности, в частности эпидемические волны слухов, которым будут верить и не верить одновременно (см.: Bloch 1997). От себя мы заметим, что слухи эти удивительно похожи по своей структуре на лагерные «параши». .

Оно не исчезнет потому только, что в стране сменился политический курс, – как не исчезло после падения Бирона. Лагерное пространство по Шаламову – это не столько вышки и забои, сколько сумма действий, которые люди способны произвести с людьми, и сумма состояний тех людей, с которыми произвели эти действия. Действия эти просты, а состояния – элементарны [109] В письме Кременскому Шаламов высказывается на этот предмет совершенно определенно: «Человек оказался гораздо хуже, чем о нем думали русские гуманисты XIX и XX веков. Да и не только русские, зачем это все скрывать? „Колымские рассказы“ об этом именно говорят…Любая цивилизация рассыплется в прах в три недели, и перед человеком предстанет облик дикаря. Хуже дикаря, ибо все дикарское – пустяки по сравнению со средствами уничтожения и давления» (6: 582). .

Если игнорировать эти свойства мира и человека, если считать лагерь просто фактом истории и географии, изнаночный мир будет в том или ином виде воспроизводиться раз за разом, потому что человек хрупок, нуждается в тепле, в глюкозе, чтобы думать и помнить, и в витамине А, чтобы видеть. А вот умрет он, лишившись всего этого, не сразу. И еще некоторое время будет способен работать в условиях, в которых умирают лошади.

И эти выгодные многим свойства человеческой природы не изменятся в одночасье.

Что касается самого Шаламова, то с Колымы он убыл в 1953-м, самолетом, но возвращение свое ощутил – определенно и недвусмысленно («Я возвращался из ада» – 1: 657), – только когда оказался в поезде: надежном, бытовом средстве передвижения, продукте и опоре той самой технологической цивилизации, которая по законам литературы должна была прийти на смену варварскому экзотическому пространству… Удалось ли ему покинуть пространство лагеря – вопрос дискуссионный.

Вафельное полотенце на шее умирающего автора «Колымских рассказов» – еще один стесняющий, ограничивающий – и, видимо, в силу этого привычный – параметр, заставляющий нас подозревать обратное.

Впервые: Шаламовский сборник. Вып. 5 / Сост. В. В. Есипов. М.: Common place, 2017.

Bloch 1997 – Bloch М . Réflexions d’un historien sur les fausses nouvelles de la guerre // Akribeia. № 1. March 1997. Р. 5–28.

Thietmar of Merseburg 2001 – Ottonian Germany: The Chronicon of Thietmar of Merseburg / Translated and annotated by D. A. Warner. Manchester: Manchester University Press, 2001.

Toker 2016 – Toker L . Rereading Varlam Shalamov’s «June» and «May»: Four kinds of knowledge // (Hi)stories of the Gulag / Ed. F. Fischer von Weikersthal and K. Thaidigsmann. Heildelberg: Universitätsverlag Winter, 2016. P. 193–203.

Гуревич 1981 – Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981.

Жаравина 2013 – Жаравина Л . Фольклорно-сказочный элемент в нарративе «Колымских рассказов» // Варлам Шаламов в контексте мировой литературы и советской истории. Сборник статей / Сост. и ред. С. М. Соловьев. М., 2013. С. 292–300.

Заградка 1991 – Заградка М . Солженицын и Шаламов // Opera Slavica. I. 1991. № 1. С. 16–21.

Зонтаг 2014 – Зонтаг С . Антрополог как герой // Филология: научные исследования. 2014. № 2 (14). С. 131–138.

Лейдерман 1992 – Лейдерман Н. «…В метельный, леденящий век»: о «Колымских рассказах» В. Шаламова // Урал. 1992. № 3. С. 71–182.

Рогинский 2013 – Рогинский А. Б . От свидетельства к литературе // Варлам Шаламов в контексте мировой литературы и советской истории. Сборник статей / Сост. и ред. С. М. Соловьев. М., 2013. С. 12–16.

Слуцкий 1989 – Слуцкий Б . Стихотворения. М., 1989.

Солженицын 2006 – Солженицын А. И . Архипелаг ГУЛАГ 1918–1956. Опыт художественного исследования. Екатеринбург, 2006.

Тимофеев 1991 – Тимофеев Л . Поэтика лагерной прозы // Октябрь. 1991. № 3. С. 182–195.

Формозов 2011 – Формозов Н . Метаморфозы одной метафоры. Комментарий зоолога к прологу «Архипелага ГУЛАГ» // Новый мир. 2011. № 10. С. 154–157.

Рассказ Варлама Шаламова «Сентенция» начинается со слов: «Люди возникали из небытия – один за другим» (1: 399). Читатель не вдруг осознает, что фраза описывает не столько этих возникающих, сколько состояние рассказчика: сознание вернулось к нему настолько, что он обрел способность замечать присутствие других – и рассказывать об этом. Ведь «Сентенция» – это история о том, как распадающийся на части приисковый доходяга, кипятильщик, а потом помощник топографа геологической партии, потихоньку – несколько лишних калорий здесь, несколько часов сна там – начинает замечать мир вокруг, узнавать окружающих, испытывать какие-то чувства: равнодушие, злобу, зависть, жалость к животным, жалость к людям, – пока под теменной костью у него не пробуждается нелагерное римское слово «сентенция», окончательно восстанавливающее связь с прежней личностью, прежней жизнью. Связь хрупкую, неверную, несовершенную, но бесконечно ценную. В финале «Сентенции» рассказчик уже способен радоваться симфонической музыке и укладывать свои ощущения в аллитерированную многослойную метафору.

Впрочем, читатель к этому времени уже знает, что точно так же – ударит мороз, сократится пайка, изменится работа – все достигнутое может обвалиться внутрь и уйти обратной спиралью к состоянию до первой фразы рассказа, до черты, где организм еще условно жив, но вести повествование уже некому, – или за эту черту.

Плотность повествования, объем информации на единицу текста поражают воображение, и потому достаточно легко не заметить один небольшой информационный пакет, который в рассказе явным образом отсутствует: дату. Время действия «Сентенции» из самого рассказа не восстанавливается. Возможно, дело в том, что персонаж вместе со всем прочим утратил счет времени? Нет – он может сказать: «Я позавидовал мертвым своим товарищам – людям, которые погибли в тридцать восьмом году» (1: 402), – но как далеко отстоит от него тридцать восьмой год, остается неизвестным.