Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

Но они произошли. Теперь «спокойная, с маленькими водоворотами и небольшой рябью река», по которой плыло викторианское общество, казалось «непостижимо далекой от огромного водопада, по которому швыряет и несет вниз, и от стремнин, в бурном потоке которых приходится барахтаться сейчас» [186] См.: Черчилль У.С. Мировой кризис. Часть I 1911–1914 годы. С. 31. . Это признавал Черчилль, это признавали его современники, это признавали и читатели. «Ничто не осталось от того мира, тех отношений и того общества, в котором вы жили, — писал автору Томас Эдвард Лоуренс (1888–1935), больше известный, как Лоуренс Аравийский. — Одна из ваших замечательных заслуг состоит в безошибочном воскрешении в памяти temporis acti {10} 10 Прошлых времен (лат.). . Эпоха ушла. Но вы смогли вернуть ее к жизни. Ваше сочинение станет одним из самых ценных социальных документов» [187] Письмо от 7 сентября 1930 года. Documents. Vol. 12. P. 183. .

Из расколовшейся мозаики воспоминаний Черчилль создает перед читателями образы минувшего времени. В первую очередь образы, связанные с викторианской политикой, к которой автор всегда относился с ностальгией. «В те дни политическая жизнь била ключом и была важнее всего на свете, — описывает он события 1893 года. — Ее направляли государственные мужи, люди командного ума и склада. По привычке и из чувства долга высшее сословие вносило свою лепту в политику, занимая разные посты. Из спортивного интереса следил за ней рабочий люд, как имевший, так и не имевший право голоса. Народ вникал в государственные дела и судил о способностях публичных деятелей, как нынче это происходит с крикетом и футболом. Газеты с готовностью потворствовали одновременно просвещенному и простонародному вкусу» [188] Черчилль У.С. Мои ранние годы. С. 39. .

Это было время, когда в доме своего отца он «повстречал чуть ли не всех главных персон парламентской схватки». Он принимал участие в министерских банкетах, наблюдая за членами правительства, одетыми «по форме — в голубое с золотом». На этих раутах он впервые встретился с Артуром Бальфуром, Джозефом Чемберленом, Арчибальдом Розбери, Генри Асквитом и Джоном Морли, людьми, с которыми ему впоследствии придется либо скрестить шпаги, либо объединить усилия, либо и то и другое одновременно. «Мир, в котором вращались эти люди, был поистине великим миром, где правили высокие принципы, и всякая мелочь в публичном общении имела значение: как на дуэльной площадке, когда пистолеты уже заряжены и вот-вот прольется кровь, там правила подчеркнутая учтивость и взаимное уважение» [189] Там же. С. 75, 39–40. .

«Всякая мелочь имела значение?» — спросит удивленный читатель. Да, имела. Взять, например, такой маленький штрих к портрету эпохи, как написание писем. «Какие длинные, блестящие, страстные письма они писали друг другу, обсуждая личные и общеполитические вопросы, до которых Джаггернауту современного прогресса не было никакого дела!» — признает Черчилль в эссе о графе Розбери [190] Черчилль У.С. Граф Розбери / Мои великие современники. С. 18. . Эта же тема появляется и в других статьях, подготовленных в тот период. В эссе про Розбери, упоминая эпистолы экс-премьера, которых «было немало», Черчилль восхищается тем, что они «содержали в себе образцы байроновской мудрости и красоты» [191] См.: Там же. С. 25. . В эссе, посвященном Морли, он также восхищается «длинными и поучительными письмами», написанными «прекрасным почерком» [192] См.: Черчилль У.С. Джон Морли / Мои великие современники. С. 86. . О привычке излагать точку зрения в письменном виде он вспоминает и в очерке про Керзона, который однажды направил ему письмо объемом двадцать страниц. Это еще что! Супруга Керзона показала Черчиллю послание мужа. «В нем было сто страниц! — изумлялся он. — Все страницы были написаны изящной, читаемой рукой. Но сто страниц!» [193] См.: Черчилль У.С. Керзон / Мои великие современники. С. 232. .

В отличие от Черчилля, старшее поколение политиков не доверяло стенографистам и печатным машинкам. Это касалось даже Асквита, премьер-министра начала XX века, возглавлявшего правительство, когда Великобритания вступила в Первую мировую войну. По словам Черчилля, Асквит «писал сразу начисто, красивым, разборчивым почерком, грамотно и ясно». Если в его корреспонденции появлялись «спорные места, едкие замечания или юмор», то это происходило в основном потому, что «они слетали с пера до того, как он смог сдержать себя» [194] См.: Черчилль У.С. Герберт Генри Асквит / Мои великие современники. С. 119. .

Подобная практика собственноручного изложения своих мыслей по насущным проблемам, а также описания своих переживаний и решений, хотя и представляется Клондайком для историков, в изменившихся после Великой войны условиях превратилась в анахронизм. Переписка требовала много времени и сил и порой приводила к тому, что политики ограничивали свое участие в решении проблем одними письменными коммуникациями. Так, например, было с Керзоном, который отличался «излишней озабоченностью в изложении своей позиции», вместо «претворения ее в жизнь». «Когда он писал внушительные письма, то делал это полно и внимательно, прилагая все свои знания, но, закончив изложение, считал свою функцию выполненной», — осуждающе замечает Черчилль [195] См.: Черчилль У.С. Керзон / Мои великие современники. С. 232. . Неудивительно, что, когда в 1923 году обсуждался вопрос о новом лидере Консервативной партии, Керзон уступил Болдуину — стороннику прагматичных взглядов на вопросы государственного управления.

Потребление ресурсов было не единственным моментом, который отделял объемную корреспонденцию викторианцев от правил новой эпохи. Одновременно с фундаментальными проблемами многостраничные письма часто были посвящены не имевшим принципиального значения мелочам. «Как же они любили занимать себя спорами о мелочах!» — будет удивляться Черчилль. Но, возможно, причина заключалась в том, что проблемы, над которыми раньше ломали голову политики Викторианской эпохи, не имели ничего общего с тем, с чем пришлось столкнуться их преемникам во власти. «В отличие от нас, им не приходилось размышлять над тем, как избежать общенациональной катастрофы, — признавал Черчилль. — Основы их мировоззрения никогда не подвергались потрясениям. Их размеренной, благостной и безмятежной жизни еще не угрожали стальные челюсти мировой революции, смертельные поражения, угрозы потери независимости, хаотического вырождения нации и национального банкротства» [196] Черчилль У.С. Граф Розбери / Мои великие современники. С. 18. . Зато «предыдущее поколение было более резким и решительным», — заметит Черчилль в 1938 году [197] См.: черновые заметки УС. Черчилля к «Дневнику лондонца» от 5 сентября 1938 года. Documents. Vol. 13. P. 1145. , тем самым обозначив начавшийся разрыв между суровостью проблем и мягкотелостью тех, кто отныне ответственен за их решение.